Четыре времени года

Не переживать за этого безумного, безудержного, мечущегося на площадке человека было невозможно. Он многое умел делать на льду, но еще больше сделать не успевал или срывал. До начала выступления Толлер весь накален до предела, весь в перекрученных нервах. Ни на одном турнире ничего не выигрывал, лишь раз стал третьим в мире.

Но забыть Крэнстона невозможно тому, кто хоть раз его видел на льду.

Он жил у своего тренера мадам Бурка, которая, безусловно, сумела организовать его распорядок и спортсмена и художника. В этом же доме, у Бурка, находилась мастерская Толлера,где он писал свои немыслимые картины, тогда мне они казались просто бредом, а теперь я не могу отвести от них глаз. Он подарил мне две свои работы, на каждой написав: «С любовью к Татьяне». Он катался так же, как и писал. Безумно и замечательно!

Я видела Толлера на многих чемпионатах. И удачных, и неудачных. Крэнстон — явление в фигурном катании. И я смотрела на него, как на чудо, и поэтому совершенно не интересовалась, какое он занял место. Чемпионом при его срывах он стать все равно никогда не мог. Важным представлялось только то, что Крэнстон в чемпионате участвует и мы все имеем возможность на него смотреть.

Нашу страну на чемпионатах мира часто представляет международный арбитр Татьяна Даниленко, которая не раз судила выступления Крэнстона. Она не могла поставить Толлеру высокой оценки, но так его любила, что, сидя за судейским столом', плакала, переживая его неудачи. Я сама видела, как после падения Крэнстона у нее текли слезы. Даниленко — честный арбитр, она не могла ему подсудить ни одной десятой и ужасно страдала. Толлер относился к ней с большим почтением, хотя именно Даниленко не поставила ему ни одной приличной оценки.

...Я приехала в Канаду с Моисеевой и Миненковым. Они тогда только-только начинали появляться на международных соревнованиях, и их послали на традиционный турнир «Скейт Кэнада». Не помню, в каком это было городе, но мы знали, что там в это время тренировался Толлер. Не размещаясь в гостинице, я с чемоданами поехала на каток. Здесь меня ожидал сюрприз! За бортом рядом с Элен Бурка стоял человек и показывал Толлеру различные танцевальные позиции. Он ставил Крэнстону номер. И все, чем был знаменит Крэнстон на льду, я увидела в этом человеке. Я не знаю его имени, но было ясно, что с Толлером работал хореограф, чью пластику неизвестного для нас танцовщика (хотя в Канаде он, может быть, и известен) впитал в себя Толлер. Я не предполагала, что на свете есть еще один человек, который может точно так же, как Крэнстон, но только не на льду, а за бортом, жестикулировать, прыгать, двигаться. То, что Крэнстон вторичен, поразило меня, как гром с ясного неба. Хотя подобный факт ничуть не умаляет его заслуг. На льду мы ведь видели Крэнстона.

Иногда Толлер катался, не попадая в музыку. Но все равно катался так органично, что, казалось, не выходил из мелодии. На мой взгляд, именно Крэнстону принадлежит открытие эмоционального направления в фигурном катании, а его показательные номера перевер-гаули всякое представление о возможностях импровизированного выступления фигуристов, тем более одиночников. Благодаря Крэнстону мужское одиночное катание приобрело новые краски.

Впрочем, все после Крэнстона стали кататься намного эмоциональнее.

Робин Казинс —ярчайшая спортивная звезда. Он не докатался. Он, наверное, не получил полного удовлетворения от спорта и не дал нам возможности насладиться своим катанием в полной мере. Выиграл Олимпийские игры и ушел из спорта. Буквально два-три сезона, и распрощался со сборной Великобритании.