Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

Что же касается до моей карточки, то едва ли твое желание иметь ее исполнимо. Во время последних свиданий с отцом я говорил или писал ему, что если вы хотите получить мою хорошую фотографию, то напишите об этом в Швейцарию Элизе Реклю. Если вы исполнили тогда этот совет, и письмо дошло, то он, конечно, давно исполнил ваше желание, так как, уезжая в Россию, я ему оставил свою фотографию.

Я еще не получил твоего письма, милый Петя, и потому не все знаю о твоей жизни. Не знаю даже, как зовут твою жену и сына. Я очень был обрадован словами Верочки, что твое полевое хозяйство идет не без успеха.

До сих пор я представляю себе Борок в том же виде, как в молодости, но часто думаю и о переменах, которые там могли произойти. Жив ли еще флигель, в котором мы все увидали свет?

Уничтожена ли при доме исакиевская колоннада, производившая мрак и сырость в тех комнатах, что прилегают к саду? Я думаю, что давно уничтожена, потому что она была уж слишком неудачно задумана отцом… Что сделалось с оружейной комнатой, с ее вензелями из различного рода старинного оружия, клинков, рапир и проч., и проч.?.. Много ли растет яблоков на яблонях за сиренями, направо от балкона? Существует ли еще круг из карагача, который мы все называли акациями, перед подъездом дома? Растут ли по-прежнему вокруг него кустарники пушистых спирей, на которых всегда заседали бронзовые жуки? Сильно ли разрослись липовые клумбы, насаженные отцом в разных местах сада? Я думаю, что большая часть липок в этих маленьких рощицах заглушили друг друга, а из выживших образовались огромные букеты, разбросанные посреди большого березового парка. Какие ягоды растут теперь у вас? От тех кустов крыжовника, что находились за маленькой безоконной беседкой перед спуском сада к нижнему берегу, верно, не осталось и следов? От каменных ворот, там, далеко в поле, к которым мы иногда путешествовали, наверное, осталась только груда камней? А на старом Борке, где в мое время еще были живы оба этажа старого, заколоченного наглухо каменного дома и виднелся даже шпиль с шаром наверху, вероятно, давно образовались живописные развалины? Я хорошо помню, как не раз, рискуя сломить себе шею, взбирался туда на чердак по старым, шатающимся лестницам, на которых недоставало многих ступенек…

А тебя, моя славная сестренка Верочка, я отложил на самый конец для того, чтобы расцеловать на прощание тысячу раз за твое милое письмо. Право же, моя дорогая, если б я мог любить тебя еще больше, чем люблю, то непременно полюбил бы за твое доброе послание. Для того чтобы написать такое письмо, нужно иметь любящую, отзывчивую душу, уметь поставить себя на место другого и на время чувствовать его чувствами. Твое письмо меня и растрогало, и утешило в одно и то же время. Дня три подряд у меня затуманивались от него глаза, и я ничего не делал, а только мечтал о вас и все смотрел на ваши карточки, особенно на ту, где ты сидишь рядом с мамашей в какой-то хижине. Это такая прелестная картинка, что более похожа на произведение искусства, чем на действительность.

Да, моя Верочка, много прошло времени, много было и потерь, и радостей с тех пор, как мы расстались, и когда все это разом нахлынуло на меня, то в душе получилась такая смесь счастья и горя, что в ней трудно было разобраться. Но горе мало-помалу улеглось, а радость и счастье остались. Сколько раз в прежние годы, ходя взад и вперед по своей комнатке в длинный зимний вечер, я думал, что, может быть, во всем широком мире нет уже ни одной живой души, которая меня помнила бы и любила хоть немного, и в эти минуты я чувствовал себя таким одиноким и затерянным. И вдруг оказывается, что это были лишь мрачные фантазии, что не только одна моя дорогая мать, но и все вы, сестрички, и брат, и кузина Маша помните и любите меня, и все время заботились обо мне!

Но будет сентиментальничать и говорить о себе. Грустно было мне читать о последних годах жизни отца и о его тяжелой болезни, но известие о его смерти было для меня далеко не так неожиданно, как вы думали. Уже по одному старинному виду его карточки, не говоря об отсутствии положительных известий о его жизни, я давно догадался, что его нет в живых, и неизвестность (если это состояние можно назвать неизвестностью) была едва ли не тяжелее, потому что действовала как бесконечная хроническая болезнь…