Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

Я рад, дорогая моя мамаша, что несколько строк воспоминаний из моего детства, посланных в прошлом письме, доставили вам удовольствие. Нужно признаться, что первоначально я написал об этом в несколько раз более, но потом пришлось сократить ввиду недостатка места. Вы говорите, что особенно хорошо помните свой страх, когда я садился на перила колокольни Ивана Великого в Москве. Ну а помните ли, как вы боялись, когда я (на 10-м или 12-м году) сложил около флигеля высокое решетчатое здание, вроде огромной клетки, из жердей старой, разрушившейся ограды сада и лазал на его вершину по шатающимся перекладинам, а вы все думали, что это здание развалится и я расшибусь при падении? Я помню это так ясно, как будто все было вчера; помню, как вы, стоя на крыльце флигеля, с беспокойством смотрели на качающееся здание, и как будто сейчас слышу ваш голос: «Коля, слезь, а то упадешь и сломишь себе шею!»

Однако, дорогая моя, все это лишь воспоминания о событиях, которые мало затрагивали нашу внутреннюю жизнь. Несравненно трогательнее были те случаи, когда вы давали мне наставление, как отличать добро от зла. Так, однажды вы мне сказали, что всякий раз, когда я хочу сделать что-нибудь, касающееся другого человека, я сначала представил бы себе, что это самое сделали со мной, и если я сочту такой поступок дурным по отношению к себе, то он нехорош и с моей стороны. Это простое рассуждение, которое вы, конечно, давно забыли, почему-то очень меня поразило и навело на ряд серьезных размышлений. И я помню, что не раз потом прилагал его к своим поступкам, чтобы сделать им надлежащую оценку. Однако, дорогая моя, я боюсь, что, заговорив об этом предмете, я опять напишу целую тетрадь, а потому лучше скорее кончить.

Хочу, милая сестра Груша, выразить и свое запоздалое сочувствие твоему горю. Когда в январе я получил от тебя известие, что здоровье Михаила Всеволодовича опять расстроилось, мне и в голову не приходило, что дело окончится так печально. Ты не подумай, дорогая, что я не мог чувствовать сильно этой потери только потому, что никогда не видал твоего мужа иначе как на фотографии. Все, кто вам близки, — близки и мне. Я давно свыкся с мыслью о том, что Михаил Всеволодович — член нашего семейства, привык получать от него и посылать ему ежегодно маленькие пожелания, а потому его отсутствие оставляет теперь новую пустоту и в моей обычной жизни.

Часто ли ты теперь бываешь в Борке, и часто ли бывают у тебя сестры и знакомые? Думаешь ли ты оставить свою домашнюю жизнь, как она определилась в первое время после смерти мужа, или уже сделала в ней какие-нибудь существенные перемены? Пиши, мой милый друг, подробнее о своей домашней обстановке, обо всем, что ты делаешь и думаешь, что тебя занимает и окружает.

Более всего мне грустно, что у тебя нет детей, для которых ты теперь могла бы жить. Если б они были — и тебе было бы несравненно легче. Когда я подумаю о том, что во многих семьях прямо боятся иметь детей, мне всегда кажется, какой это безумный страх! Ведь, рано или поздно, придет старость, и тогда — а может быть, и несравненно ранее — в каждой семье наступит время вечной разлуки, — и что же останется тогда тому из двух, кто переживет? У меня была маленькая дочка, казавшаяся мне лучше всех остальных; она умерла от скарлатины, не прожив и года, и похоронена на юге Франции, у берегов Средиземного моря, так далеко-далеко от нас, что ни мне и никому из моих близких никогда не придется побывать на ее крошечной могилке. Я знаю и всегда чувствую, что если б она была жива, то я не сознавал бы себя до такой степени оторванным от всего остального мира. Но не будем тревожить теней прошлого, а то, пожалуй, еще расплачемся.

Как здоровье Миши, дорогая Катя? Помогли ли ему, бедняжке, свежий воздух и гипсовые повязки? Тяжело лежать неподвижно на своей постели в лучшее время детства, когда все кругом живет и радуется… Да и ты сама, наверное, совсем измучилась. Я очень был обрадован, узнав из письма. Верочки, которое было позднее твоего, что Шура благополучно перешел на второй курс. Вот и Маня скоро окончит гимназию. Просто удивительно, как быстро растет это молодое поколение, — или, может быть, это моя собственная жизнь проносится так быстро, потому что нет на ней верстовых столбов?..