Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

После окончания осенью моих «Основ качественного физико-математического анализа», о которых было уже рассказано в прошлом письме, я некоторое время отдыхал и читал английские романы, а затем, через месяц, снова принялся за работу и теперь только что окончил книжку, составляющую уже 21-й том моих научных работ. Она небольшая, всего полтораста страниц, и называется: «Законы сопротивления упругой среды движущимся в ней телам»[84]. Над этим вопросом я уже давно работал, потому что хотел разъяснить себе, каким образом Солнце, Земля и другие небесные светила не испытывают заметных замедлений при своих движениях в светоносной мировой среде, но долго натыкался в своих поисках на непреодолимые аналитические затруднения. Вопрос этот в науке считается одним из самых трудных, и над ним работают еще со времен Галилея.

Только в последнюю зиму мне удалось наконец вывести настоящие формулы, т. е. найти такие интегралы, которые дают величины, хорошо подходящие к результатам опытов и наблюдений, и притом вполне объясняют общую картину явления. Это меня страшно обрадовало; я сейчас же принялся делать целые ряды вычислений, которыми исписал несколько тетрадей, и затем, подведя результаты, окончил всю работу в два месяца и только что переплел ее перед получением вашего письма. Об этом новом исследовании уже нельзя сказать, чтобы оно было исключительно теоретического интереса. Вопрос о сопротивлении среды составляет один из главных предметов преподавания во всех артиллерийских академиях, под названием «внешней баллистики». А полученные мной формулы дают возможность очень точно вычислять движение в атмосфере каких угодно летящих тел. Эти формулы сразу разрешили и интересовавший меня вопрос о сопротивлении междузвездной среды движущимся в ней небесным светилам. Величина его оказалась такой малой, что ее влияние можно заметить только в миллионы лет.

Можете себе представить, Верочка, да и ты, Ниночка, тоже! Как раз в средине этого письма, всего полчаса назад, я в первый раз в жизни попробовал, в виде отдыха и для ознакомления с приемами, писать масляными красками на куске картона! Я в полном восторге не от своей картинки, а от этого способа писания! Это просто замечательно! Не нужно ни резинки для исправления карандашного рисунка, ни стакана с водой для обратного смывания слишком густых красок акварельного произведения, ни даже языка, чтобы слизывать лишнюю воду с кисточек по примеру всех лучших акварелисток и акварелистов! Какую кляксу ни намажь, все можно здесь покрыть новым слоем краски, как только немного подсохнет! Если же на кисть попало слишком много материала, то его можно прямо смазать где попало, на фоне картины, — это не только ничему не повредит, но даже укрепит окончательную окраску фона! Правда, что теперь, пока моя картина еще не окончена, ее фон, весь измазанный всевозможными цветами, вышел совсем в декадентском вкусе, и красная птица кардинал, представляющая сюжет картины, выступает на нем не такой, какой она летает теперь в тропических лесах Южной Америки, а как будто только что образуется из первобытного хаоса, о котором повествует нам мифология! Но все же только теперь я вполне понял, что живопись масляными красками — это гениальное изобретение!

Прощайте, все мои дорогие, будьте здоровы и счастливы. Целую много раз мою добрую мамашу и всех остальных близких и знакомых. Сегодня как раз день моего рождения, и теперь ты, мамаша, верно, вспоминаешь обо мне.

ПИСЬМО ПЯТНАДЦАТОЕ

13 февраля 1904 года.

Дорогая моя, милая мамаша, только что получил я вашу обычную посылку и вспомнил при этом, что теперь наступил уже 8-й год нашей переписки, не считая прежних отрывочных известий, пересдававшихся от вас в эти 23 года моего заключения. День был сумрачный и тусклый, но он показался мне на этот раз еще тусклее, потому что не пришло вместе с письмами тех фотографий, которые были приложены к посылке и на которых я снова надеялся увидать ваши дорогие липа и места, где прошли мои детские и юношеские годы. Я искренно надеюсь, что тут было какое-нибудь недоразумение, потому что фотографии мне было разрешено получать от вас еще в прошлое царствование, и некоторые были переданы мне в декабре 1893-го или январе 1894 года. Я сейчас же написал об этом вместе с просьбой передать их мне, если тут вышло какое-нибудь недоразумение, и надеюсь, что еще получу их через некоторое время[85].

Теперь же буду радоваться и тому, что узнал по крайней мере, что все вы живы и более или менее здоровы.