Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

Это я первоначально предполагал поместить только в шестой книге моего исследования, после астрономической обработки греческой и римской истории и доказательств их апокрифичности вплоть до III века нашей эры, но некоторые обстоятельства, обнаружившиеся после выхода первой книги «Христа» (в ряде недоуменных вопросов по поводу происхождения европейских евреев, в которых никто еще не подозревал потомков римских граждан, рассеявшихся по Европе после падения Западной Римской империи), заставили меня несколько изменить предполагавшийся порядок и прежде всего опубликовать целиком библейскую часть.

Благодаря этому здесь мне меньше пришлось говорить о «евангельском Христе», чем в первой книге, но так было необходимо. Не выяснив места, где происходила на самом деле деятельность человека, фантастические рассказы о котором называются евангелиями, и не охарактеризовав его прямых учителей и. их мировоззрения, мне было невозможно приступить к дальнейшей рациональной разработке этого в высшей степени интересного момента в развитии человеческого интеллекта.

Книга III

Бог и слово

ПРЕДИСЛОВИЕ

Это исследование, которому я дал общее название «Христос» (понимая такое слово не в одном евангельском смысле, а по его греческому значению «посвященный в тайны оккультных наук»), было задумано мной еще в уединении Алексеевского равелина и в первые годы заточения в Шлиссельбургской крепости, после того как мне стали давать для чтения книги исключительно религиозного содержания. А написано оно было в разгар общественной бури, когда все кругом как бы рушилось, словно при землетрясении. И оба эти условия работы наложили на него свои неизгладимые следы. Приходилось обдумывать вразброд то ту, то другую деталь и записывать урывками то здесь, то там, часто в холоде и голоде, с постоянными перерывами и переездами из одного места в другое для совершенно посторонних дел. Казалось иногда, как будто летишь на аэроплане, который все время неожиданно делает мертвые петли, и писать успеваешь лишь в те моменты, когда, перевернувшись, снова оказываешься головой вверх.

Вот почему в этих книгах нет окончательной шлифовки, и вся моя работа похожа на статую, вырубленную топором из мягкого мрамора. Но все же она в общих чертах — законченная статуя и имеет некоторое грубое сходство с былой действительностью, тогда как прежние повествования по древней истории представляют собой, мне кажется, простой мираж, показывающий нам роскошные висячие сады Семирамиды в таких местах давно минувшей пустыни, где в действительности ничего не было, кроме груд песка да прослоек чахлой растительности.

Как в первой книге я положил в основание астрономию, а во второй — геофизику, так и здесь я употребляю главным образом психологическую обработку наших первоисточников, рассматривая их прежде всего с точки зрения аппериепции первобытного человеческого ума, т. е. несходств восприятий слушающего или читающего с восприятиями говорящего или пишущего о чем бы то ни было, особенно когда дело касается сложных и волнующих массы событий жизни. Благодаря этому одно и то же происшествие, соединившееся с деятельностью того или иного популярного лица, получает тем большее количество вариантов, чем шире и глубже оно захватило общественную жизнь. И это особенно ярко проявлялось во время оглушительных взрывов вулканической деятельности Везувия, Этны и Флегрейских полей и следовавшего за ними оживления работы подземных сил почти на всех прибрежьях Средиземного моря в IV и V веках нашей эры, — работы, которую народное воображение неразрывно соединило с жизнью присутствовавших в особенно пострадавшей местности трех народных вождей, получивших имена Избавителя (Моисея), Просветителя (Арона-Ария) и Спасителя (Иисуса).

Отголоски этого взрыва подземных сил прокатились могучими волнами не только по одной атмосфере земного шара, но и по душам почти всего населения Старого Света, вплоть до отдаленных Тибета и Индии, породив много аппериепционных вариантов в представлениях об одном и том же событии и разнородных рассказов об одних и тех же только что поименованных деятелях и ученых, не говоря уже об их последующих апостолах — Симоне, прозванном Камнем (Петром), Иоанне, прозванном Златоустом, Абуле Каземе, прозванном Достославным (Магометом), Гаутаме, прозванном Мудреном (Буддой), и сыне Ламы (Вар-Ламе), которого с новой точки зрения на хронологию приходится признать родоначальником индусского «богословия» (брама-иэма — по-санскритски).

Но само собой понятно, что раньше чем перейти к разбору всех отдаленных отпрысков той же самой сложно единобожной, мистической теологии, мне необходимо было написать, так сказать, лингвистическую интермедию, которой посвящен весь пролог этой книги «Христа», и показать прежде всего искусственность латинского, древнееврейского и санскритского языков, на которых изложены главные из упомянутых апперцепций. Благодаря этому здесь, в третьей книге, меньше точных астрономических определений времени тех или иных событий или документов, но это будет пополнено в следующих томах.