Представителем военного министерства был отдел по гражданским делам, недавно созданный для решения предстоящих проблем военного правительства; в нем работали в основном юристы в форме, которые были склонны рассматривать весь вопрос как вопрос юрисдикции. Сначала они утверждали, что «капитуляция и восстановление Германии – это чисто военные вопросы, которые должны решаться на военном уровне». Когда они все-таки согласились направить своего представителя в Комитет, это оказался младший офицер, не имеющий полномочий брать на себя какие-либо обязательства. Давление на принятие решений, возможно, не было сильным из-за широко распространенного мнения, что преждевременно согласовывать планы, пока конец войны недостаточно близок, чтобы определить очертания послевоенного мира. Однако Министерство иностранных дел при решительной поддержке Уайнанта утверждало, что, наоборот, необходимо согласовать как можно больше, пока победа еще достаточно сомнительна, чтобы считать разногласия опасными. Комиссии все же удалось наметить предварительные границы зон, хотя в январе 1944 года генерал Эйзенхауэр высказал президенту свое возражение против разделения Германии на сектора, предпочитая вместо этого совместную оккупацию, во всяком случае, между британцами и американцами. Однако его предложение было отклонено, в основном из-за мнения военного министерства о том, что после окончания военных действий Соединенные Штаты не должны быть привязаны к Великобритании, а должны иметь полную свободу для посредничества между этой страной и Россией!
Государственный департамент продолжал проводить свой курс. Новый план, представленный ЕКК в июле 1944 года, содержал дополнительные аргументы против расчленения и подчеркивал необходимость общей политики союзников в отношении Германии. Второй документ был подготовлен с аргументированным отказом от предыдущих предложений Соединенного Королевства по репарациям, предусматривая вместо этого ограниченную репарацию натурой в течение короткого периода. Но эти взгляды принадлежали только Госдепартаменту и Управлению внешнеэкономических связей. Их не разделяли в других ведомствах Вашингтона, и они не были одобрены президентом, который, несомненно, счел их слишком мягкими. Это помогает объяснить, почему он с готовностью прислушался к новому источнику доктрины.
Казначейство Соединенных Штатов, как правило, оказывает меньшее влияние, чем его лондонский эквивалент, но никто не может сказать, что в данном случае его вмешательство под руководством Генри Моргентау-младшего было менее судьбоносным.
Моргентау, кто в ряде случаев проявлял склонность выходить за пределы сферы непосредственных интересов, нанес визит в Лондон в самый разгар бомбардировок. Похоже, он испытал сильную эмоциональную реакцию в отношении Германии, зверства которой по отношению к еврейской расе также глубоко его тронули. В этих обстоятельствах и в полной уверенности, что Британия согласится на чересчур мягкий мир, он сформулировал свой печально известный план, который по возвращении в Вашингтон представил президенту.
Большинство критиков плана Моргентау ошибаются, считая его продуктом невежественного человека. Напротив, его недостаток заключался в том, что план был слишком умным. Он был придуман не только из слепой ненависти к нацизму, но и на основании излишне острой критики альтернатив. Моргентау слишком быстро извлекал уроки из накопленного опыта. Как сказал Черчилль, он довел свои идеи «до ультра-логического завершения». Он рассудил, что перед лицом националистической решимости путь к третьей войне не может быть перекрыт теми средствами сдерживания, которые союзники пытались ввести после 1918 года, независимо от того, насколько строго они применялись. Уничтожение вооружений было бесполезным: они все равно устарели бы раньше, чем немцы снова захотят ими обладать. Конфискация торгового флота лишь заставит немцев строить более совершенные и новые корабли. Военные заводы, которые перешли на выпуск мирной продукции, всегда можно было переоборудовать. Неизбежно придет время, когда контрольные комиссии перестанут осуществлять надзор и будут отозваны. Репарации, выплачиваемые не деньгами, а материалами, укрепят германскую промышленность и ослабят промышленность получателей таких материалов. Награбленное будет трудно выявить и вернуть. Запрет нацизма только загонит его в подполье. Демократия, если бы она была введена, отождествлялась бы с поражением и, следовательно, быстро стала бы непопулярной. Перевоспитание по линии ООН было неосуществимым идеалом: какой педагог сделает безоговорочное заявление, что какое-либо иностранное образование может быть успешно навязано 60 млн человек?