Читаем Четырнадцать дней полностью

С тех пор как отделы продаж крупных издательских компаний стали диктовать моду в черной литературе, дошло до того, что превосходная поэтесса, Рита Дав, в прошлом поэт-лауреат США, заняла девяносто девятое место из ста среди чернокожих поэтов, авторов бестселлеров. Девяносто девятое! Как если бы сорняки лишили орхидею воды и питательных веществ.

Мой агент – лицемер. Он смог купить большой дом на севере штата благодаря чернокожим женщинам, авторам бестселлеров, из списка его клиентов. Очень глупо с его стороны болтать про успех чернокожих писательниц: большинство из тех, кого я знаю, либо сидят без денег, либо вынуждены преподавать, как и я, чтобы заработать на жизнь. Правда, в отличие от них, я получил некоторую поддержку.

Двое моих студентов – супружеская пара, – работавшие администраторами в сфере искусств, предложили поискать какой-нибудь фонд, который выдал бы мне грант, позволяющий на год отказаться от преподавания. Я мог бы написать нехудожественную книгу о том, как белым поладить с черными. Этакий тренинг личностного роста (тема чернокожих, помимо книг про «подружек», – это то, что пользуется спросом) и разновидность старинного надувательства с индульгенциями, благодаря которым католическая церковь набила золотом сундуки в одиннадцатом и двенадцатом веках. Если купите мой товар, то проведете в чистилище всего год. Новомодный рекламный лозунг для продажи индульгенций звучит как «Купите мою книгу, и я отпущу вам грех расизма», и его гениально использовал покойный Джеймс Болдуин[78]. В наши дни куда больше людей подражают Болдуину, чем Элвису Пресли. Вот только нет у них его бархатной ярости и взгляда художника, внимательного к деталям. Болдуин входил в мою программу обучения в колледже, и могу сказать, что большинство его поклонников судят о нем скорее по выступлениям, чем по книгам. Болдуин учился в театральной студии в Нью-Йорке и в своей лучшей книге «Скажи мне, как давно ушел поезд» сделал главного героя актером – что стоило ему спонсорства «cемьи», то есть литературных кругов Нью-Йорка.

На входе в «Старбакс» на Деланси-стрит, собираясь взять свой обычный «гранде» с порцией эспрессо, я столкнулся с теми самыми студентами, супружеской парой.

Дело было в январе, за месяц до того, как правительство объявило чрезвычайную ситуацию в стране – то же самое правительство, которое сейчас утверждает, будто ковид ерунда, и не о чем волноваться, само пройдет. Как мы теперь знаем, первые признаки инфекции появились в декабре, но правительство заверяло, будто никакой опасности нет и проблемы возникнут только в «синих штатах». Вот до чего можно додуматься, когда слушаешь советы собственного зятя[79].

Заявка на грант, составленная студентами от моего имени, была настоящим шедевром. Они искусно обошли подводные камни в вопросах о соответствии требованиям, предназначенные, чтобы бедные художественные организации даже не думали подавать на грант. От меня же требовалось только описать мой проект. И если спортивные залы закрыты из-за чрезвычайной ситуации в стране, то чтение книг о том, как поладить с чернокожими, способно заменить аэробику. Я представил студентам план и бюджет. Например: во-первых, при знакомстве не говорите о чернокожих спортсменах; во-вторых, не спрашивайте чернокожих женщин, сколько они берут за стирку; в-третьих, не интересуйтесь у чернокожих мужчин, пробовали ли они помаду для выпрямления волос; в-четвертых, не упоминайте Элвиса Пресли, а также Опру Уинфри; в-пятых, не рассказывайте историю о том, как вы впервые встретили негра; в-шестых, отучите своего ребенка от слова «черномазый»; в-седьмых, не проси́те чернокожих женщин выступить в роли вашего психиатра, – а если про́сите, платите им двести долларов в час.

Если раньше новым организациям выделяли средства на развитие, то сейчас фирма должна уже иметь немалый бюджет, чтобы претендовать на гранты. Таким образом, преимущество в сфере искусства получают опера и балет. Однако благодаря помощи моих студентов мне оставалось лишь поставить свою подпись и инициалы в нескольких местах.

Студенты держали в руках огромные термосы с кофе.

«Куда вам столько кофе?» – поинтересовался я.

«Мы проводим чтения классики на тему чумы, ведь как раз объявили чрезвычайную ситуацию в стране».

Должно быть, идея принадлежала мужу. Каждый раз, когда я пытался представить студентам на занятиях стихи феминисток, латиноамериканцев, афроамериканцев, индейцев или азиатов американского происхождения, он возражал и обвинял меня в снижении стандартов или в политкорректности. Похоже, он нацелился на работу в качестве критика в «Сити джорнал». Этот парень, один из всезнаек с Манхэттена, постоянно перебивал других студентов и всячески старался показать, какой он умный. Еще и сыпал именами знаменитостей, намекая на близкое знакомство с ними. По нему не скажешь, что оба его прадеда были радикалистами, прибывшими сюда в начале 1850-х годов. Они участвовали в Гражданской войне в составе группы иммигрантов, сражавшихся с армией конфедератов в битве при Геттисберге[80].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза