Четырнадцать ночей длиною в жизнь (СИ)

- Ко мне сегодня приходил, как их там, я совсем путаюсь в их названиях, наверно полицейский, в общем, Гриша Гройсман.

- Что этому проходимцу надо было?

- Вот видишь, и ты нашел на этой великой стройке, на этой советской авантюре, проходимца.

- Фрида, мне стать на колени, чтобы узнать, зачем приходил этот,- он сделал паузу, а потом закончил, - Гриша Гройсман.

Женщина рассмеялась, потом вынула из кармана халата открытый конверт и молча протянула ему.

Евсей раскрыл конверт, вынул оттуда маленький лист бумаги, на котором на идиш было написано всего несколько строк.

*****

Здравствуй дорогая моя маленькая сестренка.

Я уже не думала, что мы когда-нибудь увидимся, как вдруг меня вызывают в Органы и подают твое письмо, адресованное мне.

Я очень растерялась сначала, не могла поверить, но подробно об этом поговорим при встрече, которая, надеюсь, скоро произойдет.

Я не ученая, и поэтому пишет это письмо под мою диктовку моя дочь, которую зовут как и тебя, Фрида.

Поэтому давай не будем заставлять этого золотого ребенка напрягаться и отпустим ее гулять, а обо всем поговорим при встрече.

Жду тебя и всю твою семью, твоя сестра, Бася.

*****

- Фрида, ты хочешь ехать к своей сестре? - Спросил после прочтения письма, Евсей.

- Очень хочу. Я хочу быть поближе к своим родственникам. Витебск-это совсем рядом с нашей Литвой. А вдруг когда-нибудь мы сможем поехать к себе, в Утену.

- Но ты совсем не знаешь свою сестру.

- Если бы она не захотела со мной встретиться, то не написала бы это письмо.

- Терять нам нечего, если что, вернемся сюда. Только я тебя прошу, давай сначала родим девочку. Ты сама говорила, что хочешь Хаю.

ОДИНАДЦАТАЯ НОЧЬ

Летние сумерки обычно длятся очень долго, особенно, если находишься в тревожном ожидании мужа с работы.

Привыкнуть к этому невозможно, хотя такое состояние у советских людей длится в течении уже долгого времени.

Фрида сидела в маленькой кухне за столом, подперев рукой голову. Где он, думала она про себя, поминутно поглядывая на часы, которые висели на стене.

Наконец она услышала шум и поняла, дождалась.

- Ишие, где ты пропадал так долго?

- Искал себе новую жену.

- Лучше так, чем по-другому.

- Как может быть иначе?

- Сколько уже людей ушли на работу и не вернулись, а потом жены носят им передачи в тюрьму, пока сами там не оказываются.

- Фрида, не говори глупости. За что нас арестовывать?

- За что арестовали Якова Мироновича, Ивана Степановича и других? Хочешь, еще назову тебе многих . А мы все-таки приехали из-за границы.

- Сейчас мы уже в одной стране живем.

- В одной стране, говоришь, а почему мы не можем туда поехать? Почему не получаем писем от родных и не знаем, доходят ли наши письма?

- Успокойся, родная, все образуется. Думаю, на следующий год поедем в нашу Литву. А пока там наводят порядок.

- Такой порядок, как здесь?

- Фрида, мы ужинать будем сегодня?

Она пошла накрывать на стол, но тревога ее не отпускала.

- Ишие, вчера слышала, что немцы зашли в Польшу и всех евреев арестовали.

- Тем более надо радоваться, что Литва вошла в СССР, а у Москвы с Берлином договор о ненападении. Так что все с нашими родными будет хорошо.

За ужином Ишие подробно расспрашивал Фриду о детях. Ему все было интересно.

- Я тебя очень попрошу, когда приходишь на обед и зовешь их к столу, не кричи, "Мейске, Срулик, Хайке, Генах" гейт эсун!" (Здесь перечисляются еврейские имена, а потом идите есть (на идиш)

- Фрида. Почему мне не надо их так звать, они стесняются своих имен?

- Дело не в этом. Они не стесняются имен, но каждый день ты их зовешь одинаково и во одно и то же время, и как только окно открывается, все дети хором начинают кричать вместе с тобой.

Он рассмеялся и пообещал, постарается звать их за стол по-другому, но обедать они должны все вместе.

ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ, ДЛИВШАЯСЯ 1418 СУТОК

В небольшом областном городе на начало Великой Отечественной войны проживало менее двухсот тысяч жителей, но в этот вечер, казалось, все они находятся на вокзальной площади, да еще, наверное, и гостей пригласили из соседних районных центров и деревень.

Это была одна огромная возбужденная встревоженная толпа, но в то же время, где-то надрывался баян и неслась залихватская песня, некоторые еще не догадывались о наступившей длинной ночи, после которой из всего населения этого города возвратится домой, хорошо, если каждый десятый.

По громкоговорителям вызывались те, кто стоял на учете в военкомате, они получали обмундирование, оружие, после чего прощались со своими родственниками и волнение их на время покидало. Нет ничего лучше, чем определенность, так они считали.

В другом месте записывались добровольцы. Там происходило то же самое, что и с призывниками

Семья Фриды и Евсея, конечно, находилась здесь, они слышали и это уже не было секретом, как немцы относятся к евреям.

- Пойду я запишусь добровольцем, надо семью защищать, - сказал Евсей.

- Я тебя прошу, помоги нам уехать, а потом, видно будет. Ишие, ты не знаешь русский язык, ты никогда не держал в руках оружие, ты курицу не мог убить. Подожди, не спеши, придет и твоя очередь, думаю, это будет скоро.