— Да что там! — взорвался О’Коннел. — Вот лишь один пример: вчера ты откровенничал с финансовыми воротилами, когда говорил о системах оружия. Сегодня эти твои слова у всех на устах.
— Что? Но мы ведь договаривались с «пятитысячниками», что все останется в стенах их клуба!
— Значит, кто-то проболтался. Богачи любят посплетничать. Как бы там ни было, но тебя уже объявили самоуверенным хлыщом!
— Господи, Оби! Совсем недавно они клялись в своей преданности!
— Знаю, знаю. Однако смотри, что из этого вышло. Теперь держи ухо востро.
Арчи дю Пейдж внезапно вскочил.
— Извините, я на минутку!
Он бросился в отведенный ему кабинет, схватил телефонную трубку и лихорадочно набрал номер.
— Кей, это ты?
— Ах, Арчи! Я уже в постели, читаю книжку про любовь. Тебе нравится любовь?
— Сейчас не до того. Слушай, Кей, ты пересказывала кому-нибудь наш вчерашний разговор?
— Да, — замявшись, ответила она, — матери. Речь Манчестера в твоем изложении была просто восхитительна, и я хотела, чтобы мама тоже разобралась, что к чему.
— Господи, Кей! Здесь идет драка, а не студенческий семинар. Твоя мать на стороне Робертса, я — за Манчестера. Они же дерутся между собой за место в Белом доме!
— Что Арчи? Что Арчи? Твоя матушка разболтала всем о том, что говорил Манчестер.
— Разве он покривил душой?
— Не в душе дело. Теперь конкуренты стремится извратить смысл его речи. Я тебя умоляю, Кей: ни слова больше. Если я говорю с тобой доверительно, значит, все должно оставаться между нами.
— Хорошо, Арчи, обещаю. Увидимся сегодня?
— Не могу: дел куча. Вот что, приходи-ка завтра к нам. Один взгляд на тебя, и я готов буду ринуться в битву!
— Я у тебя вроде устройства для подзарядки аккумулятора, да? Ладно, приду. Спокойной ночи.
Арчи вернулся к своим и вкратце рассказал о допущенной промашке. Кандидат ответил ему теплой улыбкой, и Арчи подумал, что отношение к чужим ошибкам служит истинным мерилом масштаба личности. Министр финансов крайне редко направлял свой гнев на сплоховавших сотрудников. Возможно, он слишком верил в свою способность исправить любой чужой промах.
Оби О’Коннел был куда менее великодушен.
— Боже мой, — закудахтал он, — вот к чему ведет стремление набить себе цену болтовней о политике! Довериться дочери Грейс Оркотт! Ох…
— Мы, кажется, преувеличиваем, — успокоил его Манчестер. — Вряд ли случившееся серьезно повредит нам, разве что укрепит неприязнь ко мне тех делегатов, которые и без того настроены враждебно. Покончим с этим раз и навсегда.
Они поспорили еще с четверть часа, подготовили текст заявления, в котором говорилось о согласии Манчестера с резолюцией комиссии и о том, что он оставляет за собой право ее свободной интерпретации. Наконец все разбрелись по номерам гостиницы, а Арчи отправился в типографию.
Запасшись тремя сотнями копий, он вошел в пресс-центр. Один листок приколол к доске объявлений, после чего обошел все занавешенные кабинки, вручая по экземпляру дежурным операторам или, если дежурных не было, оставляя в пишущих машинках.
Кэлвин Бэррауфс болтал со своим помощником, когда на пороге кабинки появился Арчи и вручил ему одну из копий.
Бэррауфс внимательно прочел текст.
— Значит, ваш босс умывает руки? — спросил он.
— С чего вы взяли? Заявление пронизано духом борьбы. Мы не отступаем ни на пядь.
— Но и не рискуете вынести вопрос на всеобщее обсуждение.
— Это не обязательно, — возразил Арчи. — Пункт правильный, если взглянуть на него нашими глазами.
— Сегодня днем вы, ребята, утверждали обратное и пытались внести поправки в программу партии. Правда, ничего не вышло…
— С тех пор много воды утекло, мистер Бэррауфс, — сказал Арчи. — А что говорят о позиции министра?
— Что он смелый человек, — ответил издатель, стряхнув пепел прямо на пол. — И эта смелость может стоить ему победы на выборах.
— Вы серьезно?
— Более, чем серьезно. За делегатами уже охотятся Дэвидсон из «Юнифордж» и Гас Мэгуайр. Мы выяснили, что они оба в Чикаго и работают на Робертса. К завтрашнему вечеру в промывание делегатских мозгов включатся все военные промышленники.
— Даже не верится…
— Дай мне бог ошибиться. И все же не стоит недооценивать их силу, когда затронут самый чувствительный нерв — бумажник.
— А что думаете лично вы, Бэррауфс? Вы согласны с моим шефом?
— Я много размышлял об этом, — поколебавшись, ответил издатель, — и пришел к выводу, что да, согласен. Можете передать министру, что по крайней мере одного газетчика он заставил пошевелить мозгами. Когда-то мы должны будем провести черту под военным бюджетом. К сожалению, Манчестер, по-моему слишком спешит с этим.
— Однако вы согласились с ним. Что же мешает другим?
— Деньги. До четверга делегаты никак не успеют все хорошенько взвесить. Сейчас они способны только реагировать на состояние своего кошелька, но не осознавать всего значения проблемы.