Но подельники уже никого не видели и не слышали. Мир для них сузился до незначительного пространства. Они стояли, разделенные столом, и с ненавистью сверлили друг друга взглядами.
— Шо ты хочешь? — первым перешел от гляделок к действию Шеин. — Шо, бля, блатной в натуре? На, сука, с ладошки!
Он подался вперед и унизительно шлепнул Жаркова открытой ладонью по лицу. Пощечина сработала не хуже спускового крючка. Тот с невероятной скоростью перемахнул через стол и кинулся на Шеина, пытаясь ударить обидчика по лицу. Шеин увернулся, удар прошел вскользь. Не получивший удовлетворения Жарков навалился на субтильного подельника и принялся беспорядочно молотить его. Шеин, растеряв весь свой блатной гонор, повалился на пол, скорее от страха, чем от ударов. Прикрыл лицо руками и завизжал:
— Сука, я псих! Притыку дайте, завалю! А-а-а!
— Растащите их! — рявкнул первым пришедший в себя Ковалев.
Жарков сидел верхом на поверженном противнике. Он уже не бил, чувствуя себя победителем, лишь замахивался и рычал:
— Кто тут пидорас?! Шо, захлопнулся? Кто тут пидорас?
Кабинет ожил, люди засуетились. Подоспели милиционеры, оттащили зло зыркающего Жаркова, подняли напуганного Шеина.
— Хруленко, запись останови, твою мать! — рыкнул Ковалев на застывшего у магнитофона офицера. — Уведите обоих! Успокойте, приведите в чувства. Допрос продолжим через полчаса по одному. Первый Шеин. Жаркова в одиночку.
Арестованных поволокли к выходу. Услышав распоряжение Ковалева, Шеин победоносно истерично расхохотался:
— В одиночку пойдешь, сука, понял?!
— Баклан хуев! — с ненавистью огрызнулся Жарков, он попытался вывернуться, но милиционеры держали крепко.
— Да уведите вы их! — устало поморщился полковник. — Пока все свободны.
Переругивающихся Шеина и Жаркова вывели в коридор. Ковалев мял виски. От духоты и неожиданно возникшего бардака разболелась голова. Сотрудники потянулись к выходу. Подошел недовольный Кесаев, посмотрел на сидящего начальника ростовского УГРО сверху вниз:
— Вам не кажется, Александр Семенович, что это какой-то цирк?
— Что для вас цирк? — окрысился на московского коллегу Ковалев. — Зверское убийство ребенка?
— Не передергивайте. Вы прекрасно понимаете, о чем я.
— Нет, не понимаю.
— Эти двое, чтобы они ни говорили, менее всего похожи на убийц, уж поверьте моему опыту.
— У меня опыт не меньше вашего. И этот опыт подсказывает, что никто, ни один человек, не возьмет на себя такое убийство по собственной воле, — Ковалев поднялся из-за стола и говорил теперь, глядя прямо в глаза собеседнику.
Обычно под этим взглядом люди ломались, отводили глаза, но Кесаев взгляд выдержал.
— Видно же, что эти двое — мелкая шпана. Обычные гопнари, говоря их языком.
— Вы так считаете, Тимур Русланович?
Ковалев продолжил давить взглядом, но Кесаев смотрел прямо и был спокоен.
Железный, значит? Ковалев усмехнулся, взял со стола папку и протянул Кесаеву:
— Ознакомьтесь. Мне передали перед самым допросом, не успел вам показать.
Кесаев открыл папку, углубился в изучение документа. Ковалев с интересом наблюдал за московским следователем. Бумага, которую он передал москвичу, была экспертным заключением по ножу, изъятому у Шеина при задержании. И среди прочего в этом заключении говорилось:
«…Отпечатки пальцев на рукояти и лезвии идентичны отпечаткам пальцев подозреваемого Шеина П.В. …
…Сопоставив характер ран на теле несовершеннолетнего Годовикова с лезвием данного ножа, нельзя исключить, что данный нож мог быть предполагаемым орудием убийства несовершеннолетнего Годовикова И. …»
Кесаев оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на Ковалева по-новому.
— Утром пришло из лаборатории, — невинно сообщил Ковалев. Все-таки ему удалось сбить спесь с непроницаемого коллеги.
— Из этой бумаги следует только, что нож принадлежит Шеину, — задумчиво произнес Кесаев.
— Из этой бумаги следует, что нож мог быть орудием убийства, — в тон ему ответил Ковалев.
— А мог и не быть, — на лицо мужчины вернулось обычное непробиваемое выражение.
— Товарищ полковник, давайте вы не будете меня учить, как вести расследование, хорошо? Это — улика! — Ковалев постучал пальцем по заключению.
Он чувствовал, что в голосе его звенит раздражение, что раздражением этим он сдает позиции, но сделать с собой ничего не мог.
— Я курить, — сказал он уже спокойнее, закрывая разговор. — Вы как хотите.
И резко вышел.
Оставшись в одиночестве, Кесаев сел к столу и принялся задумчиво перечитывать заключение экспертизы.
Троллейбусный парк на Двадцать второй линии в Пролетарском районе при свете дня оказался местом весьма унылым. Витвицкий шел вдоль типового забора, за которым расположилось депо, и разглядывал колючую проволоку, змеящуюся по верхнему краю ограждения.