Чикатило. Зверь в клетке

— Что думаешь?

— Новая метла метет по-старому, — пожал плечами Липягин.

— Заговорил по-другому. Силу почувствовал, сука!

— Это на совещании, — махнул рукой Липягин. — Может, тебе с ним наедине поговорить, а, Семеныч? По-свойски. Он вроде попроще Кесаева будет. Хороший повод с московскими замириться.

— Так он врио[3]. Чего мне с ним договариваться, если завтра из Москвы какого-нибудь нового Кесаева пришлют?

— Может, пришлют, а может, и не пришлют. Нет ничего более постоянного, чем временное, сам знаешь.

— Блядь, — с досадой в голосе выругался Ковалев, — скорей бы уже все это закончилось…

* * *

Горюнов сидел над материалами дела, когда в дверь осторожно постучали. Тут же, не дожидаясь ответа, вошел Ковалев. Горюнов как бы невзначай перевернул документы на столе текстом вниз и с радушной улыбкой поднялся из-за стола.

— Александр Семенович, чем обязан?

Ковалев оценивающе посмотрел на Горюнова, усмехнулся.

— Да вот, Олег Николаевич, хотел с вами о делах наших скорбных покалякать.

— Так вроде рабочий день закончился, — нахмурился Горюнов.

— А я, так сказать, в неформальной обстановке.

Ковалев достал бутылку коньяка, поставил на стол перед Горюновым.

— Вы как на это смотрите, Олег Николаевич?

Ковалев улыбнулся, но улыбка была натянутой.

Горюнов улыбнулся в ответ, сел за стол, выдвинул ящик стола, достал оттуда два стакана и несколько ирисок «Золотой ключик». Поставил стаканы на стол, жестом пригласил полковника сесть.

Ковалев уселся, открыл бутылку, разлил коньяк.

— Я буду откровенно говорить, без всяких там экивоков, — сказал он и взял стакан с янтарным напитком. — С Тимуром Руслановичем у нас отношения не очень задались. Сложный он человек… — Ковалев замолчал, посмотрел на Горюнова и добавил: — Нет, не плохой. Но сложный.

— Да вы не бойтесь, Александр Семенович. Кесаев, прямо скажем, человек себе на уме, — улыбнулся Горюнов.

— Что ж вы с ним тогда единым фронтом?.. — спросил Ковалев.

Горюнов взял стакан.

— А как иначе? Офицер предполагает, а начальство располагает. Мы же все люди подневольные.

Горюнов отсалютовал Ковалеву стаканом, выпил залпом.

* * *

Пили не спеша, но первая бутылка все равно быстро закончилась. Горюнов сходил за второй. Говорили о разном, вспоминали общих знакомых, травили анекдоты, но к делу потрошителя не возвращались, словно сговорившись.

За окном стало совсем темно. Ковалев сидел напротив Горюнова в расстегнутом кителе, вертел в руках ручку. Неожиданно, без прелюдий он перешел к тому, зачем, собственно, пришел:

— Столько времени впустую. Давно бы уже дело закрыли. И с дураками этими…

— А с дураками-то Кесаев по итогу оказался прав, — ввернул Горюнов.

— Прав, — с досадой кивнул Ковалев. — Но все равно… Нет, с Кесаевым каши не сваришь. Слишком правильный. Не бывает таких правильных. И главное — устроил всю эту «Лесополосу» и в кусты…

Он искоса посмотрел на Горюнова:

— Слушай, а чего его убрали?

Горюнов пожал плечами.

— Вот. А нам теперь с этой «Лесополосой» разгребаться. Ее же не отменят, как думаешь?

Горюнов нетрезво помотал головой.

— Не, не отменят.

— Вот я и говорю — подстава. А с тобой — другое дело. Ты живой человек, майор. С тобой разгребемся.

— Я вижу основу для долгой плодотворной работы, — щелкнув по бутылке ногтем, засмеялся Горюнов.

Ковалев поднял стакан.

— Золотые слова. Давай. На ход ноги.

Они чокнулись, Ковалев выпил, поднялся из-за стола. Горюнов проводил его до двери. Видно было, что он сильно пьян.

В дверях Ковалев обернулся.

— Спасибо за откровенный разговор, майор. Рад, что мы друг друга поняли.

Ковалев вышел, Горюнов закрыл за ним дверь, повернулся: от опьянения его не осталось и следа. Он вернулся за стол, убрал стаканы, сунул пустую бутылку в корзину для бумаг, к уже лежащей там, и достал документы. Если бы кто-то сейчас зашел в кабинет, ему бы и в голову не пришло, что Олег Николаевич только что крепко выпивал и вел нетрезвые разговоры.

Спокойный, сосредоточенный майор Горюнов читал материалы дела потрошителя.

* * *

Стемнело. Дежурство закончилось. Усталые Чикатило, Панасенко и инструктор подошли к платформе пригородной электрички.

— Ох… Всё! Умотался я, — прохрипел милиционер. — Спасибо за работу, товарищи. До следующего дежурства.

Он по очереди пожал руки Чикатило и Панасенко, повернулся и, прихрамывая, пошел через пути на противоположную платформу.

Дружинники поднялись на перрон, снимая на ходу повязки. На скамейке у кассы сидели девушка помятого вида, сродни тем, каких обычно уводил в лесополосы Чикатило, и мужик в темных очках. Между ними стояли два стаканчика, лежали порезанное на дольки яблоко и раскладной нож. У мужика из кармана выглядывало горлышко бутылки. Оба были уже подшофе, болтали, девушка смеялась.

Мужик, не вынимая бутылку из кармана, налил в стаканчики, склонился к девушке, что-то вульгарно нашептывая ей в ухо. Она засмеялась громче, расплескивая вино.

Чикатило на ходу зацепился взглядом за нож, лежащий на скамейке, облизнул губы, полез за платком. Панасенко остановился, Чикатило натолкнулся на него, тоже встал.