Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Возврат к власти в Монголии стал возможен в значительной мере благодаря расколу между цзиньцами и татарами. Их взаимоотношения всегда были сложными еще и потому, что татары иногда восставали против собственных предводителей и растаскивали имущество, если рейды не приносили удовлетворения. В 1195 году цзиньцы назначили унгиратов в качестве объекта для кампании усмирения: действительные причины – неизвестны; возможно, из-за того, что они обитали рядом с северной китайской границей и проявляли желание отказаться от статуса вассалов-данников. Цзиньцы пригласили татар на роль союзников в проведении военной кампании. Унгиратов разгромили, но чрезмерно жадный и заносчивый татарский предводитель по имени Сечу выразил недовольство тем, как цзиньцы поделили добычу. В результате между напарниками произошла яростная сеча. Татарам нанесли поражение и оттеснили к северу. Но цзиньцы потеряли так много людей, что унгираты воспользовались их слабостью и восстали снова. В феврале 1196 года они сокрушили армию цзиньцев{259}.

Тэмуджин, обладавший не только полководческими наклонностями, но и политическим чутьем, решил занять место татар, утихомирить унгиратов и навязать войну мятежнику Сечу. Он явно склонял императора цзиньцев к тому, чтобы признать его союзником, но «сын небес» игнорировал наглое предложение варвара. Тэмуджин тогда изложил свое предложение китайскому командующему на границе, который не был столь брезгливым и к тому же нуждался в помощи. Совместная цзиньско-монгольская экспедиция отправилась на север, вступила в сражения с татарами, нанесла им серию сокрушительных поражений в долине реки Ульджа. В одном из столкновений погиб татарский царевич Мэгужин{260}

.

Наконец, Тэмуджин мог сказать, что отомстил за отца. Захваченные богатства и сокровища ошеломляли. Для себя Тэмуджин отложил детскую люльку из серебра и несколько роскошных одеял, украшенных жемчугом{261}. Прослышав о величайшем триумфе названого сына, Тоорил направил ему послание, предлагая встречу. Они действительно встретились в строго засекреченном месте, куда Тэмуджин должен был преодолеть трудный путь от истоков Керулена. Судьбы этих двух предводителей круто переменились. Во власти теперь был Тэмуджин, а Тоорил оказался в роли бедного просителя. Но Тэмуджин проявил великодушие, привез его в свой лагерь, устроил небольшое пиршество и пообещал восстановить во власти{262}

. Похоже, что еще предстояла борьба с оппозиционной фракцией в среде кереитов, хотя известно, что к 1197 году Тоорил уже снова был их признанным вождем{263}.

Командующий цзиньцами Ваньянь Сян[27]

, посоветовавшись с императором, провозгласил, что его союзников следует наградить китайскими титулами за участие в разгроме татар. Самого высокого звания удостоился Тоорил, нареченный князем, Ван-ханом или Он-ханом. Тэмуджину достался менее значимый титул. По иронии или случайно, Тоорил стал триумфатором событий, в которых не участвовал, в то время как действительный автор победы удостоился чести, равной, по китайским понятиям, званию «военного комиссара»{264}. Возникает вопрос: почему цзиньцы, знавшие реальное положение вещей, сознательно принизили роль Тэмуджина, возвысив Тоорила? Иногда объясняют это явное противоречие тем, что Тоорилу присвоили звание Он-хана позднее и за какие-то иные заслуги (правда, никогда не указывается их характер). Наиболее вероятную причину можно обнаружить в том, что цзиньцы уже поняли угрожающие способности Тэмуджина, не желали иметь дело с еще одним Сечу, тогда как Тоорил был для них давно знакомой, понятной и достаточно надежной личностью, можно сказать, их «глазами и ушами» в Монголии. Все же, что бы ни думали цзиньцы о Тэмуджине и какими бы эпитетами его ни награждали, реальность была такова, что он стал гораздо более важной политической фигурой в Монголии, чем Тоорил, превосходя его во всех отношениях – интеллектуальном, стратегическом и военно-дипломатическом{265}

.

Триумфальная кампания против татар принесла несколько важных побочных результатов. Расправившись с ними, Тэмуджин почувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы обрушиться и на меркитов, окрепших за время его пребывания у цзиньцев. В 1197 году он решил испытать Субэдэя, которому исполнился двадцать один год, и доверить ему самостоятельную военную операцию. Субэдэй превзошел все ожидания. Урянхаец лазутчиком проник в лагерь меркитов (лицедействовать ему помогало то, что он не был монголом) и вызнал военные замыслы противника.

Победа досталась легко{266}. Еще молодым человеком Субэдэй проявил недюжинный военный талант, понимание проблем штабного обеспечения, тактики и стратегии. В нем острый ум сочетался с душой заядлого игрока (почти как у Наполеона), и он был мастером моментальной мобилизации, сосредоточения и рассредоточения войск, что позволяло всегда добиваться местного преимущества.