Чингисхан. Книга 1. Повелитель страха

— Ни хрена тебе не ясно! Они через точку напрямую идти не рискуют, стараются обойти и вновь присоединяются к каравану уже в долине. Обойти нас можно только слева. Ты сидишь во-он на том холме с «плеткой» и бдишь. Видишь движение — делаешь предупредительный выстрел!

— Почему предупредительный? Они же духи, басмачи, вы сами говорили! На поражение надо стрелять!

Киверов тяжело смотрит на меня.

— Отставить разговоры! Ишь ты, какой боец выискался! А если это мирные афганцы, которые просто боятся идти через шлагбаум? Нас боятся?

— Если мы будем цацкаться тут со всеми… — возмущенно начинаю я, но майор перебивает. Он хватает меня за грудки, трясет.

— Думать забудь! После убийства местных тут все окрестные кишлаки поднимутся, понял?

— Ну, так и вдарить по этим кишлакам авиацией там, артиллерией, — упорствовал я, вспоминая слова Нефедова. — У нас же сила!

Майор тяжело дыша, отпускает меня и смотрит в сторону.

— Может, ты и прав. Но ты — солдат, и будешь выполнять приказы. Стратег, твою мать! Мы — не американцы во Вьетнаме. Предупредительный выстрел — и точка. Иди, готовься.

Лежу между камней, обозреваю окрестности. Внизу пацаны досматривают караван. Мычат быки, запряженные в телеги с большими колесами, афганцы кричат, размахивают руками. Наши действуют вежливо и корректно. Наконец шлагбаум поднимается, и пестрая змея каравана начинает движение. Тут я и замечаю за соседним холмом людей, человек пять, с навьюченными ослами в поводу. Прижимаясь к скалам, они торопятся обойти наш лагерь. Подтягиваю «плетку», припадаю глазом к прицелу. Точно, пятеро. Халаты, лица замотаны темными платками. Над плечами торчат стволы. Ловлю «на елочку» первого, высокого, худощавого мужчину в зеленой чалме. Я знаю — зеленая чалма говорит о том, что ее обладатель совершил паломничество в Мекку. Стало быть, это не простой афганец, а важная персона.

Палец елозит по спусковому крючку. Мне очень хочется выстрелить. Никаких угрызений совести я не испытываю. Говорят, убить человек трудно. Наверное, накоротке, глядя ему в глаза — да, трудно. Но сейчас этот афганец в зеленой чалме для меня не человек, а цель. Мишень, которую надо поразить. Враг, наконец. Возможно, он — главарь банды, шейх или вообще американский наемник. Надо стрелять. Победителей не судят.

Выравниваю дыхание и нажимаю на спуск…

Сапог Киверова бьет по стволу винтовки за долю секунды до выстрела. Пуля уходит в скалы, эхо от выстрела отражается от горы и скачет по долине.

— Не попал, — спокойно говорит майор. Он подошел ко мне совершенно бесшумно. Если бы на его месте оказался душман, меня бы уже не было в живых.

— Я и не хотел, — повернувшись на бок, говорю ему.

— Это ты бабушке своей расскажешь, — Киверов сплевывает, подносит к глазам бинокль.

Я и без оптики вижу — пятерка кравшихся вдоль скал афганцев развернулась и, торопя ослов, уходит за холмы. Так или иначе, задачу свою я выполнил.

— В Советской армии победителям, бывает, дают больше, чем побежденным. Запомни это. В семнадцать ноль-ноль тебя сменит Егерденов, — говорит майор и уходит к шлагбауму.

Глава восемнадцатая

Бремя белого человека

На следующий день наше отделение во главе с прапорщиком Гаврилюком и сержантом Пономаревым отправляется в горный кишлак неподалеку от Бамиана на очередное патрулирование.

Это мое первое близкое знакомство с Афганистаном. Кишлак поражает убогостью строений и быта его обитателей. Глинобитные лачуги, сложенные из камней и той же глины ограды, одетые в лохмотья люди. Действительно — средневековье.

В пыли возятся дети, на разостланных у стен жилищ циновках сидят старики, возле небольшой мечети на некоем подобии площади идет вялая торговля. Нашу боевую машину десанта встречают настороженные взгляды. Кое-кто спешит убраться с глаз долой под защиту бугристых стен.

Пыльная буря налетает неожиданно. Мы не успеваем ничего понять — вдруг начинают дико реветь ослы, собаки с лаем мчатся по улицам, сбивая с ног детей. А потом над плоскими крышами кишлака поднимается оранжево-бурый непроглядный вал. Миг — и он поглощает кишлак. Люди, дома — все тонет в ревущей мгле. На зубах хрустит, глаза режет, точно бритвой. Афганцы кричат, их неясные силуэты мечутся вокруг нас. Кто-то хватает мой автомат за ствол и тянет к себе. Чьи-то цепкие пальцы рвут с груди «лифчик» с магазинами. Я упираюсь ногой в гусеницу БМД, рывком освобождаю оружие и не глядя, бью прикладом того, кто пытается украсть мои патроны. Удар выходит жесткий, под ноги мешком падает тело — то ли женское, то ли мужское, из-за пыли не разобрать.

Грохочет очередь. С трудом различаю прапорщика Гаврилюка на башне БМД. Он стреляет в воздух и жестами показывает — все сюда!

Собираемся на броне. Разговаривать невозможно, ураганный ветер уносит все звуки. Гаврилюк едва ли не на ощупь проверяет личный состав и стучит каблуком по люку механика-водителя, давая сигнал к началу движения. «Коробочка» дергает и едет по улице, давя гусеницами глиняные горшки, опрокинутые прилавки и всякий мусор.