Чинить живых

Она представила себе тысячи людей, разместившихся там, вокруг газона такого сияюще-зелёного цвета, что можно было подумать, будто каждую травинку покрыли специальным лаком с помощью кисти; траву расцвечивала особая субстанция — смесь смолы и терпентинного или лавандового масла, которая при испарении растворялась, образуя прочную прозрачную плёнку, отражающую свет, как серебро, выделка новенькой ткани, тонкий слой воска; и тогда она подумала, что в тот миг, когда врачи извлекают ещё живые органы Симона Лимбра, в тот миг, когда их помещают в тела других больных, тысячи лёгких раздуваются там, на стадионе, в едином порыве, тысячи печеней заливаются пивом, тысячи почек в унисон фильтруют отходы организма, тысячи сердец перекачивают кровь, выбрасывая энергию в атмосферу; внезапно Марту поразила фрагментарность этого мира, полная дискретность реальности на этом периметре, — человечество, распылённое по бесконечно разным траекториям: она почувствовала тревогу — ощущение, похожее на то, которое испытывала мартовским днём 1984 года, когда села в автобус номер шестьдесят девять и отправилась в клинику Девятнадцатого округа, чтобы сделать аборт; прошло всего полгода после рождения дочери, которую Марта воспитывала одна; дождь струился по стёклам; она всматривалась в лица окружавших её пассажиров; в лица, которые можно увидеть каждое утро в парижских автобусах; в лица с глазами, устремлёнными вдаль или прикованными к висящей на стене инструкции по безопасности, графический символ, застывшими на кнопке вызова шофёра, смотрящими на ухо соседа; эти глаза избегали встреч с другими глазами; пожилые дамы с хозяйственными сумками; молодые матери с детьми на руках, направляющиеся к муниципальной библиотеке, где можно почитать ежедневные газеты; безработные в поношенных костюмах и дешёвых галстуках, погружённые в газетный разворот, в статью, которую они толком не могли прочесть, не усматривали в ней ни малейшего смысла; их взгляды цеплялись за бумагу, как бы стараясь удержать своих хозяев в этом мире, но для них в нём не осталось больше места, потому что у них не было средств к существованию; многие из этих людей находились менее чем в двадцати сантиметрах от Марты, но никто из них не обращал на неё внимания, не знал, что она собирается сделать, не подозревал о принятом ею решении, которое она намеревалась осуществить уже через два часа, необратимые последствия; люди, жившие своей жизнью, с которыми её ничего не связывало, — ничего, за исключением этого автобуса, захваченного коротким весенним ливнем, этих потрёпанных сидений и грязных пластмассовых ручек, свисающих с потолка, словно спущенные струны или петли, приготовленные для повешения; ничего, ничегошеньки: у каждого своя жизнь, и всё, — тогда Марта почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и покрепче вцепилась в металлический поручень, чтобы не упасть: можно не сомневаться, что именно в тот миг она получила свой первый урок одиночества.

Первые полицейские сирены завыли в 19:30. Марта снова закрыла окно — холодно: целый час до первого удара — болельщикам ещё долго придётся сдерживать распирающее возбуждение; интересно, кто играет сегодня вечером? Время шло. Она ещё раз просмотрела досье первого реципиента и порадовалась, что его медицинские характеристики удивительным образом совпадают с характеристиками донора, — большего совпадения трудно желать: чего они там тянут в Питье? В эту секунду зазвонил телефон — Арфанг: берём.