Чинька-Чинька

— Что же ты наделал, негодный пес? — упрекнул я его и ткнул носом в пораненное место. Он понюхал и прижал уши. Поскуливая, он ползал на животе, выстукивая хвостом барабанную дробь. Затем положил голову на лапы. Я тряхнул его за загривок и повторил вопрос. Чинька перевернулся кверху пузом, словно приглашая в отместку грызнуть и его, да на том и помириться. Я шлепнул его по носу, а он, не моргнув глазом, лизнул руку.

История с Лешкой — лучшим другом — на этом не закончилась.

…Мы с Сашей и Чинькой были на охоте. Сидели у костра и громко хвастали друг перед дружкой, как ловко и метко мы стреляем, хотя, честно говоря, в тот момент наши трофеи состояли из одного чирка. Мы оба сделали в этого чирка по выстрелу, и поэтому, само сабой разумеется, каждый из нас в душе был уверен, что именно он подбил птицу. Вслух это не говорилось, но подразумевалось. Чирок булькал в котелке и распространял вкусный, дразнящий запах. Все трое, включая Чиньку, глотали слюнки. Чинька слушал нас краем уха. а хитро прищуренные его глаза как бы говорили: «Бахвальтесь, бахвальтесь… Только чирка принес вам я. Если вы не угостите меня похлебкой, я вас в следущий раз проучу!» Чинька вполне мог съесть этого чирка в камышах сам, и никто бы этого не заметил. Но на охоте главный закон — добычу делят поровну.

Мы изредка поглядывали на Чиньку, и его хитрые глаза умеряли нашу фантазию. Чинька же, как и подобает порядочному охотнику, был терпеливым слушателем. Вдруг он вскочил и навострил уши. Мы огляделись: никого. В небе пусто.

— Чиньке утка приснилась! — потрепал я его за загривок. Мы с Сашей дружно рассмеялись.

Я нехотя поднялся и пошел за дровами для костра. Вошел в лесок, хрустнул веткой — и с ближнего болотца, метрах в тридцати от меня, спокойно и плавно, поодиночке, как в тире, снялись кряквы; раз, два… пять! Только и успел пересчитать. Ружье лежало у костра.

Я вернулся, настроение испортилось. Мы оба переживали: я корил себя за то, что пошел за дровами без ружья, а Саша — за то, что не поверил предупреждениям Чиньки. Один Чинька вел себя так, будто ничего не произошло. Он укоряюще зажмурился. «Можете оценить мое великодушие. Я даже не облаял вас за это, хотя вы не раз ругали меня всякими нехорошими словами, если ошибку допускал я».

Мы скоро пришли в себя и снова потекли рассказы. Вдруг Чинька вскочил и зарычал, глядя вниз по реке. Тут уж, не мешкая, мы похватали ружья и побежали на озерцо. Но… ничего не обнаружили. Вернулись, повздыхали, снова уселились у костра. Только минут через десять послышался слабый стук лодочного мотора.

— Лодка сюда идет! — сказал Саша.

Из-за поворота выскочила легкая «Казанка». Лешка! Он рад был встрече с Сашей. Они долго хлопали друг друга по спинам так, что ухало внутри.

— А мы подумали, чужой, как бы наши чучела за уток не принял.

— Я знал, что вы здесь сидите! — весело ответил Лешка и стал доставать охотничью поклажу. Чинька отодвинулся от костра и настороженно следил за ним. Впервые более близкому знакомству не мешала цепь, и он ходил за Лешкой от костра к лодке и от лодки к костру.

— Чего это ты ко мне привязался, Чинечка? — приторно-ласковым голосом заговорил Лешка. Чинька беседу не поддержал. И вот Лешка наклонился через борт лодки и потянул на себя ружье.

— Ой! — дико заорал он.

Мы, как по команде, оглянулись. У лодки с ружьем стоял Лешка и держался рукой сзади за штаны. Чинька как ни в чем не бывало шел к костру.

— Ты чего? — не понял Саша.

— Да этот крокодил цапнул меня! — возмущенно выкрикнул Лешка. — Хорошо штаны брезентовые, не прокусил!

Мы не поверили.

— Да ну! Где ты, а где он… Приснилось тебе, или комар укусил.

— Какой комар! — Лешка замахнулся на Чиньку ружьем, как оглоблей. Чинька подобрался и предупреждающе обнажил клыки.

— Чинька, нельзя! — я подозвал его к себе. Чтобы замять инцидент, запричитал: — Чинька, паршивец, разве можно так принимать гостей?

Я с силой потрепал его, он жалобно заскулил, принимая наказание. Однако по его поведению было заметно, что он прекрасно понял то, что я подумал: «Ты хороший парень, Чинька, но и мстить за свои прежние обиды нехорошо!» Чинька больше не кусался, но прилепился к Лешке: тот к лодке — и нес следом. Лешка к домику, где предстояло ночевать, и Чинька за ним; Лешка за угол посмотреть на луну, и Чинькина тень тут же. По этой причине Лешка передвигался исключительно скачками. Он боялся оказаться и слишком близко от Чинькиных зубов, и слишком далеко, чтобы тот не подумал, будто от него убегают. Временами я предупреждал Чиньку:

— Смотри мне!

Он не пытался больше нападать на Лешку. Но отказать себе в удовольствии сопровождать незадачливого моряка было выше его собачьих сил.

Мы пили бутылочное пиво, заедали чирком и бросали косточки Чиньке. Лешка тоже бросал косточки, и тот брал, Лешка сказал:

— А ну вот это! — и бросил ему огрызок соленого огурца.

Чинька, не разобравшись, поймал огрызок, но, распробовав, вежливо положил угощение на траву и, подняв голову, долго и нехорошо глядел Лешке в глаза. Но из уважения ко мне он не изменил правилам хорошего тона.