Чинька-Чинька

Когда Жейка была совсем еще маленькой и носила шубу «на вырост», она любила кататься на санках. Но хоть и говорят: «Любишь кататься, люби и саночки возить…» — последнее ей не особенно нравилось. Вскарабкается она на горку, съедет вниз и долго сидит, соображает, оправдываются ли затраченные на подъем усилия кратковременным, но захватывающим дух спуском. Еще раз скатится, опять посидит, подумает… Так вот и катается с раздумьями. А рядом вертится, виляет хвостом Чинька. И вот — «эврика!». Веревка от саней привязывается за Чинькин ошейник. Чинька потащил санки в гору. Там Жейка хотела было отвязать санки да съехать вниз, но не тут-то было! Чинька, не останавливаясь, развернулся и понесся вниз! Хлесткие стебли сухой полыни так и замелькали по сторонам тропы, а Жейка была в восторге: — Чинька, вперед!

Она визжала от удовольствия, когда санки, подпрыгивая, мчали и мчали ее. Вдруг они опрокинулись, и Жейка вывалилась в снег. Иная собака на радостях, что освободилась, удрала бы, но Чинька был псом порядочным и друзей в беде не бросал. Он остановился, дождался, пока Жейка взгромоздится снова, а затем уже рванул во весь дух! Снег летел во все стороны, сыпал в глаза… Они падали, катались по снегу, сплетаясь в один комок, и потом долго разбирались, где Жейкин валенок, а где Чинькина голова. Когда Жейка снова становилась Жейкой, а Чинька Чинькой, катание возобновлялось. Пес на ходу глотал снег, как мороженое. Жейке снег попадал за ворот, таял и скатывался холодными каплями по спине. Наконец, уставшие, вывалявшиеся в снегу, мокрые до того, что пар клубился над ними, они приплетались домой. Из уважения к другу Жейка шла пешком, а Чинька но тем же соображениям тащил пустые санки. Оба были счастливы!

На рыбалке

Тому, что я увлекся подледным ловом, я обязан только Лиде. Вообще-то я любил рыбалку. Но в летнее время. С удочкой, на бережку — благодать!.. А о тех, кто торчит на льду весь день напролет, как антарктические пингвины, имел самое дурное мнение. Я говорил: «Какой, скажите на милость, умный человек станет мерзнуть ради десятка крохотных корюшек!» — и считал себя исключительно правым. Но как-то Лида предложила мне просто погулять по льду, где сидят рыбаки, и поглядеть, что там делается. Посмотреть так посмотреть. Ничего коварного я в этом не видел. Мы спустились по железнодорожному виадуку, как по настоящему судовому трапу сходит моряк на незнакомый берег. Дальнейшее закабаление моей души происходило до примитивности просто: я погулял в курточке типа «Аляска» среди закутанных в меха рыбаков, подержал в руках свежезамороженные чурбачки рыбешек, ощутил их необыкновенный огуречный запах и не удержался.

— Дай половить!.. — попросил я паренька с загоревшим от зимнего солнца лицом. И вот коротенькая и легкая, как обрубок палки, удочка задергалась в моих руках. Подергалась-подергалась, зацепила рыбку — и все! Что-то во мне дрогнуло.

В другой раз мы с Лидой возвращались из города. Вышли из электрички и видим: закованный в лед залив ярко освещен солнцем. Аж глаза слепит! И на всей этой снежной равнине от острова Коврижка и до полуострова Де-Фриз расположились рыбаки. Мы с Лидой долго их разглядывали, со стороны это было очень забавно. В неуклюжих одеждах они выглядели неповоротливыми, передвигались вперевалку. День был морозный и светлый, и потому все, что происходило на льду, казалось мне по меньшей мере любопытным. А Лида после очередной моей шутки засобиралась домой.

Дома она забралась в кладовую, где хранились разные зимние вещи, и через некоторое время появилась с ворохом одежды. Тут были и много повидавшие на своем веку свитер, старые зимние шапки, шарфы и валенки и даже яркие бордовые шаровары времен гражданской войны.

— Быстро переодевайся! — скомандовала она. — На рыбалку сбегаем!

Я не понимал, шутит она или взаправду.

— Давай давай!.. — Быстрей одевайся! Интересно, что же все-таки привлекает на лед столько народу.

— Папа, — обратилась она к отцу, — дай нам какие-нибудь блесенки! Да и удочки тоже…

— Дайте бумажку вашего табаку закурить! — засмеялся Александр Иванович. — Ну что же, выбирайте. — Он достал коробку.

— Э-э-э, нет! Ты уж сам выбери. Мы в этом деле дилетанты, — сказала Лида, натягивая отцовские ватные брюки, в которые могла бы поместиться с головой.

Отступать было поздно. Я надел бордовые шаровары, в которых сделался похож на махновца, и серый свитер.

Критически оглядев нас, Александр Иванович молча вышел на веранду. Возвратился он с парой чуней густого желтого собачьего меха, в каких можно было смело катить хоть на Северный полюс. Это как бы чулки до самого пояса. Даже не будучи настоящим рыбаком, я по достоинству оценил их.

— На вот мои! — сказал Александр Иванович, и видно было, что он гордится ими.

— Папа-то у меня тоже из этих, которые на морозе стоят, — засмеялась Лида.

Так мы с женой попали на рыбалку. Шли мы по льду, как все, шаркая ногами. Иначе не получалось. Ни руки поднять, ни голову повернуть. Просидели мы на льду весь световой день.