Чё делать?

Небрежно, практически не глядя, Феликс Эдмундович сгреб с полки первую попавшуюся бутылку и пошел к кассе. В выборе товара он был полной противоположностью покупателя Мизулькина. Не метался по магазину, как муха по комнате, а шел к цели прямо, как носорог на водопой. Тратить время на раздумья и сомнения было не в его натуре. В прочем, нельзя сказать, что Феликс Эдмундович взял бутылку совсем уж без разбора. Хватательный рефлекс сработал только у стеллажа с престижными этикетками. Он бы взял бутылку с самой верхней полки, как всегда и делал, но в этот раз это было выше его сил. В его руке оказался коньяк «Багратион» вместо обычного «Наполеона». Этикета гласила, что характер коньяка – пылкий, вкус– бодрящий, цвет – благородного дуба, и, что сам Багратион пил только его. Но для измученного жаждой это были лишние подробности. По дороге к кассе Феликс Эдмундович залез свободной рукой в карман. В кармане было пусто. Он залез в другой – тот же результат. Он обшарил все складки одежды, но денег не прибавилось. Вся наличность осталась во вчерашних брюках, но и оттуда она давно перекочевала в закрома жены, Кристины Анатольевны. Неожиданный облом усилил боль. Хозяин «Нового света» оглянулся по сторонам сначала сконфуженно, а затем удивленно. Он окинул эти горы товаров, километры полок, полкИ покупателей: «Зачем мне все это? Зачем мне все это, если я похмелиться не могу? Зачем мне все это, если в моей родной голове так скверно? Зачем? Правильно ли я живу?!» Отработанным движением он отвинтил крышку и в три глотка ополовинил бутылку. «Багратион» бросился в атаку. Феликс Эдмундович прислушался к организму. Борьба внутри шла не шуточная: боль то отступала, то шла в контратаку. Наконец, «Багратион» начал побеждать. Феликс Эдмундович удовлетворенно посмотрел на бутылку и просветленно подумал: «Много ли человеку нужно!»

Родные штаны, с пузырями на коленках, с дыркой в правом кармане, снова облекали ноги Антона Петровича Мотыля. Ноги несли его в сторону универсама. Лицо его, как обычно, выражало угрюмую озабоченность или озабоченную угрюмость. Но эта угрюмость была лишь вершиной айсберга. По правде, Антон Петрович был в высшей степени раздосадован и раздражен. В его левом кармане лежало то, что осталось от телефона «Воторола». Мало того, что он, солидный во всех отношениях человек, попал в какую-то глупую ситуацию, так еще и без телефона остался. Телефон стоил огромных денег. Правда, не самому Патронычу, а его зятю. Подаренный был телефон. Он возвышал Антон Петровича над остальными людьми. А теперь не возвышает. Он был как аппарат правительственной связи у министра, а теперь этот аппарат отняли. Девчонка, когда принесла брюки, пыталась говорить что-то о потерявшейся звезде, но Патроныч только отмахнулся в бешенстве. «Щас убью кого-нибудь!» – с такими негуманными мыслями он вошел в «Муравейник».

– Ну, что, лоботрясы, поймали?!

Не успел подскочивший к нему охранник ответить, как вместо ответа перед ними пронеслась дикая кавалькада. Впереди с воплями скакал гражданин расхристанной, пьяной наружности, хватал с полок товар и бросал его в разные стороны, за ним молча бежали люди в форме. Один из охранников повернулся и на бегу помахал Патронычу рукой.

«Много ли человеку нужно?!» Просветление не отпускало Феликса Эдмундовича. «Нет, не много. Можно и поделиться». Он поймал первого попавшегося прохожего за шкирку и с широкой улыбкой вручил тому бутылку с эликсиром. Затем неловко обнял испуганную личность и удалился. Удалился медленно, с чувством собственного достоинства, как солидный добропорядочный гражданин. Хотелось спать.