«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Но, может быть, Советский Союз выдвинул свои требования по «польско-румынскому вопросу» внезапно? Да нет. Советские дипломаты говорили о нем своим коллегам постоянно, на всем протяжении переговоров. И западные коллеги сообщали своим правительствам об этом. Но с Польшей и Румынией данную проблему даже не обсуждали. Вот и 14 августа Думенк и Дракс бросились к телеграфным аппаратам докладывать в Париж и Лондон о том, что русские «подняли фундаментальную проблему, от которой зависит успех или неудача переговоров…» [88; 54-55], а французский посол в Москве Наджиар сообщал министру иностранных дел Франции Ж. Бонне:

«Как и предвиделось в моей последней телеграмме № 867, русские говорили, по существу, о польских и румынских проблемах, первостепенная важность которых была отмечена во многих моих телеграммах…

Очевидно, что с самого начала трехсторонних переговоров от французского и английского правительств не ускользнула первостепенная важность румынского и польского факторов (выделено нами – И.Д., В.С)

» [70; 197].

Но Ж. Бонне только через два дня обратился к председателю совета министров Франции Даладье:

«Предоставляя Польше гарантии, мы должны были поставить условием этой гарантии советскую поддержку, которую мы считаем необходимой… Во всяком случае, по мнению нашего посла в Москве, необходимо, чтобы поляки поняли сейчас, пока еще не слишком поздно, необходимость занятия менее отрицательной позиции»

[70; 197].

«Золотые» слова. Но почему Бонне потерял два дня? Размышлял? Консультировался с англичанами?

Как бы там ни было, но убеждать польского министра иностранных дел Бека английский и французский послы в Варшаве явились только 18 августа! Бек на все уговоры ответил официальным отказом и добавил, что не хочет ничего больше слышать о сотрудничестве с СССР [88; 55]. 19 августа англичане и французы повторили свою попытку, но результат оказался тем же [88; 55], [53; 193-194]. Бонне был близок к отчаянию:

«Было бы ужасным, если бы в результате польского отказа переговоры с русским потерпели крах» [88; 55].

Когда французский министр иностранных дел говорил эти слова, он еще не знал, что переговоры крах уже потерпели. Произошедшая 17 августа приостановка их на деле оказалась их окончательным прекращением. Сталин уже бросил свою знаменитую фразу, обращаясь к Ворошилову и имея в виду переговоры военных миссий: «Клим, кончай эту комедию».

Уж как «потрепали» эту фразу Сталина «борцы за историческую правду»: мол, смотрите, для Сталина все это с самого начала было комедией, фарсом. Все переговоры с англичанами и французами были для него ширмой, за которой велись «шашни» с немцами. Англичанам и французам с самого начала ставились неприемлемые для них условия. И всё для того, чтобы переговоры с ними сорвать, но обвинить в срыве их. Короче, сделать «хорошую мину при плохой игре».

На фактах мы попытались показать, что подобные утверждения «правдолюбцев» не имеют под собой реальной основы. Слова же Сталина трактуются совсем просто: переговоры с западными военными миссиями, имевшими такие полномочия и такие планы (т.е. их не имевшими), считать чем-то другим, кроме комедии, попросту невозможно.

Но факт остаётся фактом: к 19 августа Сталин повернулся к Гитлеру. В ночь с 23 на 24 августа был подписан советско-германский пакт о ненападении.

* * *

Вопрос времени возникновения политических контактов с немцами, приведших к подписанию пакта Молотова-Риббентропа – вопрос немаловажный. В самом деле, наличие интенсивных сношений может говорить за то, что Сталин стремился к договору с Гитлером, а переговоры с Англией и Францией были всего лишь камуфляжем (хотя камуфляж был чрезвычайно убедительным).