Чёрная сова

Поленья были тяжеловатыми для её ручек, и она рисковала подпалить себе перья, когда набивала топливом печку. Но как-то всё обошлось.

— Ты нашла портал, — спросил Андрей, — если превратилась в белую сову?

— Это ты нашёл портал, — ответила она, глядя на него круглыми совиными глазами.

— А зрение к тебе возвратилось? Нормальное, человеческое?

Она завинтила дверцу и охлопала свои ручки.

— Пока не знаю... Надо дождаться, когда взойдёт солнце и начнётся полярный день.

Сова поднесла к его губам носик чайника.

— Пей!

Он пил большими глотками и много, а вода в чайнике не кончалась. Причём он не чувствовал ни её вкуса, ни запаха, ни наслаждения — было лишь чувство утоления жажды. С ним он и уснул, вернее, провалился в приятную пустоту и откуда-то знал, что уходит в другую реальность.

Но проснулся Терехов в обычной и привычной реальности — в чуме и без чувства жажды. Набитая дровами печка тихо светилась из нижних продыхов и излучала тепло, а на плите уже шумел и закипал чайник. Андрей огляделся и сел: в чуме никого не было. И вход в него был заделан изнутри, как заделал он его ещё вчера, ввалившись на подгибающихся ногах.

Он поднял глаза к узкой отдушине, потом подхватил за ручку и взвесил чайник — полный, булькающий и живой от кипятка.

Глава 29

На новом месте кунг поставили неудачно, торцевой стеной без окна на восток, а окном — в никуда, точнее, на скучный пустынный запад. Да и почва оказалась болотистая, в некоторых местах земля тряслась под ногами на близком от поверхности плывуне. Переставить было можно, и площадка нашлась подходящая, но Репьёв заспешил на службу — опять ждал какое-то начальство, а его водила полез в мотор что-то чинить. Да и не хотелось напрягать горло, после отличного утра наваливалось какое-то монотонное, тугое равнодушие. Радовалась только кобылица, которую Жора привёл и привязал к кунгу, а мог бы и не делать этого, поскольку отвязанная она тут же нашла поляну с зелёной травой и не есть стала, а резвиться по-жеребячьи.

Это неудобство расположения жилища лишь добавило мрачнеющего настроения: начинать работу в этот день Терехов не собирался, поскольку шов на шее ныл и болезненно отзывался при каждом значительном движении головой. Он даже на рекогносцировку не пошёл, а затопил печь, тоскливо побродил вокруг нового стана, затем посовался из угла в угол в кунге и, откинув кровать, лёг: всё-таки Лагута прописала постельный режим.

Настроение от такого всегда желанного режима испортилось ещё больше, особенно когда он услышал на улице ржание чужих коней и топот копыт. Принесло каких-то всадников. Выглянув в окно, он увидел картину странную: два алтайца в ярко-зелёных национальных нарядах проскакали мимо, описывая круг. Терехов вышел на лестницу, хотел спросить, что надо, но гордые ряженые туземцы выписали ещё один круг и стремительно ускакали куда-то в степь.

Вместе с упадком духа портилась и погода, солнце плотно увязло в сплошных тучах, и над плато установился серый, пасмурный свет, даже далёкие белые горы заштриховались простым карандашом дождя. Печка нагрела тесное пространство как-то быстро и так, что пришлось открыть сначала люк, а потом и дверь нараспашку. Терехов сел на порог и просто смотрел вдаль. Можно было что-нибудь приготовить, сварить макарон, например, где-то ещё томатная паста оставалась, но есть не хотелось, и ещё было лень вставать.

Спустя полчаса от серых гор прискакали ещё три ряженых зелёных всадника и блестящая атласом женщина в красном. Алтайцы близко не подъезжали, замкнули кунг в круг и умчались в противоположную сторону. Эти выкрутасы туземцев напугали кобылицу, которая сбежала с пастбища и теперь жалась к кунгу, прядая ушами, словно волчью стаю чуяла. Андрей вынес ей хлеба с солью — даже не понюхала!

Он уже хотел вернуться в проветренное помещение, когда прискакал одинокий и неряженый алтаец с чем-то красным, притороченным к седлу. Торопливо спешился в полусотне метров, неожиданно снял два связанных между собой газовых баллона и охапку дров, оставил всё на земле, поклонился и ускакал. Баллоны были явно посылкой от великодушного Репьёва, но вот зачем он прислал дрова, когда их полный ящик? Терехов и гадать не стал, чувствуя лень и апатию: должно быть кровопотеря только сейчас начала действовать на общее состояние. Он сходил, принёс подарки, но устанавливать баллон на плиту не стал — незачем.

Ближе к полудню к меланхолии начала примешиваться смутная тревога, причём он почуял источник угрозы — проявляющие странный интерес ряженые алтайцы. Почти два месяца не появлялись, тем паче в национальных нарядах, а тут началось прямо-таки монгольское нашествие, а что им надо — совершенно непонятно. Не исключено, что Репей затащил кунг на какую-нибудь их святыню, но можно ведь подъехать и сказать или пожаловаться властям, а не нарезать бессмысленные круги. Так и не тронув хлеба, кобылица вдруг подошла к лестнице и потянулась мордой к Терехову — просила защиты или ласки.

— Поскачешь сегодня, — прошептал он, — к своему жеребцу.