Чёрная сова

Андрей ощутил лёгкость и одновременно некое согбенное положение тела, будто после долгого перехода, когда скидываешь с себя тяжёлый рюкзак. Вроде бы всё разрешилось благополучно, можно со спокойной совестью ехать домой, но незримый, неосязаемый груз ещё тянул, пригибал к земле. Он попытался отогнать это чувство будущей встречей с сыновьями, прикинул, какие гостинцы им привезти, однако воображение не работало, а в горле стоял некий ком, возможно, образовавшийся из-за раны.

— Свободен, — прошептал он, силясь продавить его внутрь или выплюнуть.

Не получилось ни то, ни другое, но он опять вспомнил о чёрной сове и спохватился: пока не забрали кобылицу, надо же съездить в чертоги!

И это общее возвышенное состояние от законченной работы как-то неожиданно просветлило потускневшее в последние дни сознание. То, что ещё недавно казалось неподъёмным из-за своей неясности, нелепости, некой внутренней несогласованности, начало высвечиваться, словно второй смысл в картинах Ланды. Внешне ничего не изменилось, но будто слетел туман туповатого замешательства: конечно же, надо ехать в чертоги и вытаскивать её из мрака, из слепоты, в которую загнал сначала Репей, а потом шаман! Именно этого она и ждёт и ищет своего поводыря, кто способен и в силах вывести её на свет. Вытащить не из бункера — из собственных заблуждений и предрассудков, которыми её замотали в плотный кокон, дабы использовать в своих интересах. Вернуть сове человеческое зрение, чтобы могла взирать на мир — пусть единственный реальный, но солнечный, где тысячи оттенков и светотеней.

И выезжать в чертоги надо было немедля, на этом общем подъёме духа, пока опять кого-нибудь не принесло. Даже если ехать шагом и не растрясать рану, к утру кобылица всё равно привезёт на перевал, а там уже недалеко: по каньону, потом обогнуть гору, пару раз спуститься, подняться — и вот уже замаскированный вход в штольню...

Он завёл электростанцию, включил прожектор и подвёл кобылицу к кунгу, чтобы оседлать, но тут увидел две человеческие фигуры, торопливо идущие от дороги. Первой мыслью было: Куренков с учёным где-то застряли на джипе, места зыбкие, болотистые, однако на свет вышли старые знакомые, о которых Андрей в мельтешении последних событий успел забыть — «солдаты удачи» Рубежов и Ёлкин! Ослеплённые прожектором уволенные контрактники остановились в круге и осматривались, прикрываясь ладонями.

Терехов отпустил кобылицу, но из тени не вышел, вдруг вспомнив утверждение Лагуты, что Жора не успокоится и всё равно отомстит ему. Предательские мысли всё-таки уязвили сознание и подспудно продолжали существовать.

Пришедшие были без оружия и вели себя открыто, мирно, но заронённая искра сомнения тлела, подсовывая вопросы, на которые с ходу никак не ответить. Например, с какой стати они вернулись на плато, в погранзону, когда должны быть где-нибудь в Горном, Новосибирске или ещё дальше? Помнится, дезертиры не собирались оставаться на Укоке, напротив, хотели бежать отсюда, куда глаза глядят, пока считались в здравом уме и трезвом рассудке. А тут явились, хоть и в армейских бушлатах, но не с вещмешками — объёмными рюкзаками на плечах, вид усталый, прошли много...

Внимание «солдат удачи» привлекла отпущенная кобылица, которая выскочила в круг света, сразу же стала пастись, а обрадованный жеребёнок прильнул к вымени. Серая переступала, чтобы дотянуться до травы, он тоже семенил ногами, волочился и не отцеплялся от соска. Показалось, что бывшие погранцы наблюдают за ними с молчаливым восхищением. И это их чувство как-то враз скруглило все настороженные, угловатые мысли и вопросы. Терехов вышел из-за кунга, и парни тренированно обернулись на звук.

— Андрей Саныч! — радостно воскликнул приветливый Ёлкин. — Мы в курсе, на вас напали! Вы молчите... А мы к вам пришли! Принимайте на работу!

— Да погоди ты! — оборвал его сержант. — Не трещи... Мы недавно на дороге вашего начальника встретили, на джипе ехал. К вам посоветовал обратиться. Говорит, что вы теперь начальник участка, а на изыскания газотрассы люди нужны. Заработки неплохие. Возьмёте? Нам бы только до весны перекантоваться.

— Нас же из родных погранвойск голыми выставили, — торопливо объяснил Ёлкин, давя на жалость. — Даже на билет денег не дали!

— Луноход вообще посадить хотел, — мрачно подтвердил Рубежов. — Едва выкрутились.

«Солдаты удачи» выглядели жалко: поношенные, обтрёпанные, стылые и явно голодные. В глазах сверкал нездоровый блеск переутомлённых, загнанных лошадей. Но вместе с жалостью что-то настораживало в их внезапном появлении, и надо же — в ту минуту, когда он наконец-то решился ехать в чертоги.

— Куда шли? — шёпотом спросил Терехов.

— Куда глаза глядят, — многозначительно отозвался бывший сержант, явно желающий скрыть истинные намерения. — Шли своё счастье искать, как в сказке, мать её...

Однако его более откровенный товарищ брякнул то, о чём думал:

— Или овец пасти в Беляшах, или Зыряна подкараулить на границе и тряхнуть. У него же наркотрафик через Казахстан...

Рубежов пнул его кирзачом, заставив умолкнуть, и поспешил поправить Ёлкина: