Чёрные ангелы в белых одеждах

Как-то глухой ветреной ночью, когда шумели, стонали сосны, раздался негромкий стук в окно. Всегда чутко спавший егерь вскочил с постели и, накинув ватник, пошел открывать. И только тогда свирепо залаял Султан. Его будка находилась у главного корпуса. От его лая Вадим и проснулся. Он услышал на крыльце негромкие голоса, Султан успокоился, наверное, дедушка его прогнал. Немного погодя в избу вошли Григорий Иванович и незнакомый высокий человек в ватнике с вырванным над карманом клоком, подпоясанном широким желтым ремнем со звездой, на голове серая ушанка с вмятиной от кокарды, худое продолговатое лицо небритое, на вид ему лет пятьдесят. Вадим, поморгав, взглянул на ходики с бегающими кошачьими глазами — десять минут третьего. Незнакомец проделал весь путь от райцентра пешком, а ночка безлунная, темная, как он дорогу нашел?

— Поешь? — предложил Григорий Иванович. Или до утра потерпишь?

— Сутки во рту ни крошки не было, — вздохнул незнакомец, присаживаясь у стола на табуретку. Ватник он скинул, шапку тоже. Волосы у него темно-русые, коротко острижены, взгляд светлых глаз настороженный. Он посмотрел в сторону Вадима, но ничего не сказал.

— Внук, Вадим, — пояснил дед, — Последний выживший отпрыск князей Белосельских-Белозерских.

— А Андрей Васильевич?

— В день смерти врага рода человеческого расстреляли в Ленинграде, а дочь моя Маша… не пережила такого — … покончила с собой, — глухо ответил дед. Прихватил их на тот свет проклятый Коба.

— Нет у тебя, Гриша, чего-нибудь выпить? Помянем рабов Божьих Андрея и Машу.

Егерь забренчал посудой в буфете, извлек поллитровку, две рюмки, принес из кладовки в эмалированном блюде заливное из щуки. Не чокаясь, гость залпом выпил, а дед лишь пригубил рюмку и снова поставил на стол. Гость ничего не сказал, жадно набросился на еду. Ел заливное деревянной ложкой. Кадык на худой шее двигался вверх-вниз.

— Не спишь ведь? — покосился на Вадима дед, — Это мой товарищ по Колыме Иван Герасимович Федюнин, знал твоих родителей. Его забрали после войны. Тоже лиха хлебнул.

— Как узнал, что зверь гикнулся, не смог больше там кантовать, заговорил Федюнин. Я был уже расконвоирован. С первой оказией без спросу.

— Потерпел бы малость, совсем освободили бы, — вставил Добромыслов.

— Не мог больше терпеть… — вздохнул ночной гость.

Вадим отбросил стеганое ватное одеяло, быстро натянул на длинные тонкие ноги брюки, прямо на майку надел куртку на молнии и подошел к столу Федюнин поднялся с табуретки и, как взрослому, осторожно пожал своей огрубевшей мозолистой рукой ладонь мальчика.

— Я тебя разбудил, Вадим?

— Вот еще, — улыбнулся мальчик, — Подумаешь!

Иван Герасимович ел заливное и рассказывал, что его с год как расконвоировали — он сидел на Колыме — дошли слухи, что ожидается пересмотр дел политических заключенных, зверюгу начальника лагеря сместили, явно почувствовалось некоторое облегчение, Хрущев, видимо, хочет поломать сталинско-бериевские порядки… Может, он, Иван Герасимович, и глупость совершил, но не было больше мочи находиться в том проклятом краю. Сколько знакомых погибло! В общем, сбежал, ему еще оставалось три года ссылки. Поедет в Москву к самому Ворошилову, может допустят… Посадили-то по липовому, сфабрикованному делу. А заявление еще раньше послал, в июле. Наверняка в Президиуме Верховного Совета.

Три дня пробыл на турбазе Федюнин, почти сутки проспал на печке, помылся в жаркой бане, один раз даже выбрался с дедом на рыбалку. Озеро еще не замерзло, хотя по берегам ранними утрами появлялся тонкий, прозрачный, как слюда, ледок. Совсем некстати пожаловал на турбазу Василий Лукьянов. Он сразу заметил в лодке незнакомого человека, дождался, когда егерь причалил, весело заговорил о каких-то пустяках, а сам то и дело бросал любопытные взгляды на незнакомца. Добромыслов как бы между прочим обронил, что вот заглянул на турбазу рыбачок, ночь переночевал, нынче отбывает. Сказал, что из Острова. Это он сообщил, когда Федюнин ушел в избу с небольшим уловом в корзине.

— Сердитый, даже не сказал как звать, — усмехнулся шофер, — На мотоцикле или на своих двоих?

— Я не спрашивал, — равнодушно обронил егерь, — Может, кто и подвез.

— Бог с ним, — посерьезнел Василий, — Григорий Иванович, завтра жди гостей, я тут кое-что привез, ты в холодильник поставь, заказывали рыбку и баньку…

— Кто приедет-то?

— Романенский и с ним двое из столицы… Ты уж постарайся, Григорий Иванович. Он наш царь и бог! Выше его разве что первый секретарь.