— Наверное, в районе ста пятидесяти, — предположила Айлу. — А может, и гораздо больше. Лиственница — дерево особое. Его крепкая древесина и пятьсот лет, практически не разрушаясь, выдерживает.
— И как же его зовут?
— «Ульгень». Он — главный алтайский Бог, сотворивший — в древние-древние Времена — весь наш Мир. Добрый Бог, естественно…. Что он здесь делает? Охраняет проходящих мирных путников и близлежащие населённые пункты от каверз-происков злого Бога, которого величают — «Эрлик». Обычное дело, между нами говоря…
— А почему здесь дымком пахнет?
— Ветром надувает — со стороны летнего улуса зайсана Ворона живородящего, — указала рукой на юго-запад девушка. — Там сейчас мясо и рыбу коптят. Начался сезон заготовок.
— Ну-ка, ну-ка, — поднеся ладонь к глазам, заинтересовался Писарев. — Это вы имеете в виду вон те разномастные островерхие строения, разместившиеся — среди нескольких серо-чёрных дымков — в ярко-изумрудной лощине?
— Ага. На так называемом «Костькином лугу». Очень симпатичное и живописное местечко. Там растут разнообразные и шикарные травы-цветы. В том числе, много лечебных…. А вон те крохотные разноцветные точки, окружившие летний улус практически со всех сторон, это лошади, коровы, бараны, овцы и козы. С приплодом, естественно…. Предлагаю, дамы и господа, слегка перекусить. Лишним, считаю, не будет. Да и добрый Ульгень этого не возбраняет…
Они разместились на округлых валунах подходящих размеров, метрах в пятнадцати от величественного Идола.
— Нормальный вариант, — ознакомившись с содержимым полиэтиленового пакета, выданного официантом, одобрила Айлу. — Бутерброды с колбасой, сыром, варёной говядиной и зеленью. Варёные куриные яйца. А также двухлитровый пакет с яблочным соком и пластиковые стаканчики. То, что старенький очкастый доктор прописал, образно выражаясь. Для лёгкого перекуса, я имею в виду. Как можно выходить на серьёзный маршрут — с переполненным желудком? Только не подумавши, понятное дело. А полноценно поужинаем мы уже в лагере зайсана…. Ой, совсем забыла. Надо же и с добрейшим Ульгенем поделиться. Так издревле заведено. Одну минутку….
Прихватив стаканчик с яблочным соком и большой бутерброд с мясом-колбасой-сыром, она подошла к Идолу, почтительно поклонилась, аккуратно выплеснула яблочный сок на деревянные «ноги», почтительно прислонила к ним бутерброд, запихала пластиковый стаканчик в боковой карман безрукавки, сделала два шага назад и, опустившись на колени, принялась достаточно громко молиться — на гортанном и очень тягучем языке.
— Это не бессмысленная звуковая какофония, — вслушавшись, тихонько прошептала Анна Петровна. — Всё по-настоящему…. Что это, Серёжа, ты так удивлённо уставился? Мне, ведь, уже приходилось бывать на Алтае. В 1993-ем году наша геодезическая партия отработала на Колыванском хребте полноценный полевой сезон. Колывань, конечно, находится в стороне от этих мест, недалеко от города Змеиногорска. Но, тем не менее, отдельные слова тубаларского языка я помню до сих пор…
— То есть, ты сомневалась в личности Айлу? — так же тихо уточнил Писарев. — Считала, что её за нами «закрепили»?
— Не считала, а лишь допускала такой вариант: иногда в поведении нашей милой проводницы однозначно проскакивало нечто «городское». И даже, не побоюсь такого смелого предположения, «питерское».
— А теперь, значит, все твои сомнения рассеялись без следа? Мол, раз девица умеет бойко лопотать по-тубаларски?
— Нет, не все. Но, тем не менее, большая их часть…
Трапеза уже практически завершилась, когда со стороны восточного склона холма раздалось не громкое:
— Поть, поть, поть…
Ладонь Писарева тут же непроизвольно скользнула в правый боковой карман брезентовой куртки.
— Не надо делать резких движений, — посоветовала Айлу. — И вообще, нет ни малейшего повода для беспокойства. Это, всего-навсего, здешние мирные аборигены. И не более того.
— Точно — мирные?
— Другие в урочище Кангай, слава добрым Богам и зайсану Костьке, не допускаются…
Вскоре на вершину холма выбрались два мужичка: невысокие, смуглолицые, узкоглазые и черноволосые. Мужики, облачённые в потрёпанные походные одежды, умело направляли — с помощью длинных кожаных уздечек — двух приземистых тёмно-гнедых лошадок, которые — в свою очередь — влекли вперёд небольшую аккуратную телегу на широких резиновых колёсах. Один из вновь прибывших был уже достаточно пожилым, в районе шестидесяти пяти-семи лет. Второй — среднего возраста. А на телеге были закреплены — с помощью надёжных верёвок — три толстых и длинных бревна, тщательно обмотанных кусками мешковины.
Лошади остановились.
Пожилой алтаец, пристально глядя на Айлу тёмно-карими раскосыми глазами, разразился длинной гортанной фразой.
Девушка, молча, достала из внутреннего кармана безрукавки и протянула на открытой ладони маленькую серебряную бляху, на которой был искусно выгравирован важный и сердитый ворон.