Числа Харона

— Я знаю, что сделаю, ты, тварь! — тихо сказал Попельский своему внутреннему собеседнику и радостно усмехнулся.

Под информационным табло посреди перрона стояла стройная, ловкая женщина с черными блестящими волосами.

Как раз ее собирался сегодня посетить Попельский. «Ну, и чего ты ждешь, ловелас? — докучал назойливый враг. — Что она упадет тебе в объятья?! Да она тебя сейчас прогонит: «Вон отсюда!» — вот, что ты услышишь!»

Рената Шперлинг тоже заметила Попельского и побледнела. Поставила саквояж на грязный перрон.

— Возвращайтесь во Львов! Вы мне больше не нужны! — воскликнула она.

Внутренний голос удовлетворенно захихикал, но Попельский не обратил на него внимания.

Он никогда не отличался особой решительностью в завоевании женщин. Его напрягали флирт, ухаживания, многозначительные фразы, целование ручек, любовные листики и букетики. Аналитический ум Попельского не терпел бесконечных размышлений о том, что какой-нибудь жест, слово, улыбка или что-то подобное обещают незабываемую ночь. Не понимал также некоторых своих товарищей, которые ухаживали за женщинами просто из-за спортивного интереса, сравнивая себя с охотниками, что из-за переизбытка адреналина стремятся затащить свою добычу в постель. Поэтому Эдвард отдавал предпочтение быстрым победам или платной любви. Первое с годами случалось все реже, второе, из-за отсутствия денег, становилось все менее эстетичным. Отсутствие интереса со стороны женщин немедленно его разохочивало. Попельский не был типом упрямого покорителя женских сердец.

Разве что этой женщиной была Рената Шперлинг.

Эдвард сразу же забыл о ее неприветливости и о надоедливом внутреннем голосе, вместо этого он сыпал остротами и постепенно преодолевал холодность Ренаты, пока та не согласилась выпить с ним чаю в ближайшем ресторанчике.

Они были единственными клиентами в чистеньком, скромном заведении, где им принесли жиденький чай и глюден, то есть миндальный пирог с фруктами.

— Скажите-ка мне, панна Рената, — Попельскому наконец надоело непрестанно шутить и он перешел к делу, — почему вы больше не хотите, чтобы я занимался вашей просьбой?

— Простите мое поведение на вокзале, — девушка поднесла стакан ко рту и не смотрела на Попельского. — Я посмела накричать на вас! Мне так стыдно…

— Ничего, — усмехнулся тот. — На такого бродягу, как я, стоит временами наорать. Потому что еще загоржусь, чего доброго…

— Я отдам вам деньги за дорогу, — Рената не улыбнулась в ответ. — Пожалуйста, возвращайтесь во Львов…

— Поеду, если узнаю, почему вы решили отказаться от моих услуг…

Он замолчал и смотрел на Ренату, пока та не отвела глаз от пепельницы и не взглянула на него.

— Вы пробудили во мне много надежд, — повторил Попельский, улыбаясь. — Неужели вы думаете, что теперь я скажу: ну что ж, бывайте? Э нет, я так легко не сдаюсь!

— Это уже неважно, потому что я бросила работу в Стратине, — тихо сказала Рената, робко поглядывая на официантку, которая, видимо, была владелицей ресторана и сейчас явно прислушивалась к разговору.

— Так куда вы сейчас едете? Не в Стратин?

— Я была во Львове, чтобы найти совместно с кем-то комнату. Долго не могла ничего подобрать. Я почти никого там не знаю, мои гимназические подруги повыходили замуж, и мне неудобно их беспокоить… А теперь еду до Стратина за своими вещами.

— Тем более я не брошу этого дела, — Попельский забыл про маску ловеласа и сжал кулаки. — Это моя вина! Я отказался, а граф, видимо, снова к вам приставал, и вы вынуждены были уехать из Стратина! Вот так! Хорошо же я вам услужил! Не нужны мне никакие деньги! — он повысил голос. — Никакие! О нет, дорогая Рената, я так легко не сдаюсь! Отыщу графиню, и она снова возьмет вас на работу!

— Умоляю, говорите тише, — прошептала Рената и робко коснулась его ладони. — Я знаю, что вы со всем справитесь! Вы очень мужественный! И пес Hercules contra plures![32] Граф Бекерский, — она шептала так тихо, что Попельский с удовольствием перегнулся через стол, приблизив ухо к ее полным губам, — граф Бекерский — это садист и дегенерат, окруженный головорезами, какими-то подозрительными россиянами, которые по его приказу совершат худшую подлость! Я верну вам деньги за дорогу!

— Неужели вы думаете, что я испугаюсь каких большевиков? — Попельский оперся на спинку стула и пренебрежительно усмехнулся.

Он знал, что его широкая, выпяченная вперед грудь всегда нравилась женщинам. Немало дам прижалось к ней, а одна когда-то неистово била его кулаками, желая, чтобы у него заболело там, где она так любила засыпать.

— Дорогая панна Реня, — коснулся ее руки, — вы были маленькой девочкой, когда я сражался с русскими на большевистской войне. Вы еще подол распашонки запихивали в хорошенький ротик, когда я бил кацапские квадратные морды! Знаете, что по-русски значит «морда кирпича просит»? Так говорят про отвратительную рожу, которую невтерпеж подпортить кирпичом… Знаешь, сколько раз я такое делал? — Он поднес Ренатину ладонь к своим губам. — Что же, иди, детка, потому что на поезд до Пукова опоздаем…