Числа Харона

Возвращаясь, он переходил улицу Сапеги в неположенном месте, и его чуть не сбил лимузин, на заднем сиденье которого расселся воеводский комендант, инспектор Чеслав-Паулин Грабовский. В одной руке держал сигарету, а в другой — большой букет красных гвоздик. Проводил Попельского строгим взглядом и даже что-то заметил шоферу.

Чтобы избежать неприятностей, Попельский быстренько перебежал на другую сторону, останавливаясь возле костела Марии Магдалины. Авария, которую он только что едва не вызвал, затмила хорошее настроение. Но этот случай активизировал его деятельность. Лимузин начальника напомнил ему о следствии и о том, что он запустил анализ еврейских надписей. Цветы в руке инспектора подсказали, что есть вещи поважнее, чем следствие.

Извиниться перед Ренатой! «Даром, что ночью на улице Линде ее порол какой-то молодой жиголо, — горько подумал он, — я все равно должен извиниться за свое недостойное поведение у Гутмана».

У пани Боднар в начале улицы Сапеги Попельский купил букет красных роз и помчался с ним вниз по улице Коперника, быстро, но аккуратно, следя, чтобы не попасть светло-коричневым ботинком в какую-то выбоинку на тротуаре. Через минуту он уже стоял под домом, откуда вчера доносились любовные стоны.

— А панна Марианна Столецкая в какой квартире живет? — спросил у сторожа.

Тот перестал подметать тротуар и недоверчиво взглянул на покрытого царапинами и синяками незнакомца.

— Долго не поживет, если будет так таскаться, — отозвался он наконец. — Но сейчас она живет в третьей.

Попельскому словно ошпарило. Слова сторожа о нескромном поведении жилицы из третьей квартиры натолкнули его на мысль, что вопли и крики, которые он слышал прошлой ночью, могла выдавать не Рената Шперлинг, а ее подруга, та панна Столецкая! Так, он несправедливо обвинял свою бывшую ученицу! Усмехнулся, и, вознаградив двадцатью грошами мрачного сторожа, чем сразу снискал его благосклонность и улучшил настроение старика, бегом поднялся по лестнице, весело насвистывая.

Но переменчивость настроения этим утром его не оставляла. Между этажами почувствовал, что ему не хватило воздуха. Легкие замерли, будто скованные льдом. «Если ее подруга тут вчера занималась развратом, — думал он, — то где же была в это время Рената? У какого-то любаса! А может, здесь вместе с этой Столецкой занимались ménage à trois

!»[49]

Тяжело дыша, он остановился под дверью квартиры номер 3. Постучал в зеленое стекло, обрамленное с трех сторон металлическими отдельными колосками.

— Ты что, к черту, влюбился? — произнес он в себя, отдуваясь. — Что плохого в ménage à trois? Разве то, что тебя там вчера не было!

Последний вопрос и недвусмысленный ответ услышала Рената Шперлинг, которая стояла в дверях дома, явно озадачена и обеспокоена.

— Доброго дня, панна Рената, — отозвался он, протягивая ей букет роз. — Простите мое поведение у Гутмана. Я был пьян, имел лихорадку, кроме того… меня ничто не оправдывает… Разве только то сумасшествие, которое меня охватило…

Рената стояла перед ним, опустив руки вдоль узких бедер. На ней было светлое платье, украшенное спереди черными ромбами. Шею и талию девушки украшали большие серые банты. Она не отозвалась и не взглянула на своего гостя. Но и не захлопнула перед носом дверь, явно давая ему какую-то надежду.

— Пожалуйста, примите эти цветы, и тогда я спокойно уйду, — Попельский пытался использовать свой шанс и сразу выбрал смиренный тон. — Печальный — да, в отчаянии — да, но спокойный. Меня охватит мертвый, безнадежный покой. И это лучше, чем то безумие, которое окутывает меня, когда я вас вижу…

— Все хорошо, панна? — поинтересовался сторож, который стоял между этажами, прислушиваясь к каждому слову.

— Да, пан Дудек, все в порядке, — из-за Ренатиного плеча выглянула высокая стройная блондинка. — Да заходите же! — нетерпеливо бросила она Попельскому. — Потому что двери открыты, и мухи летят.

Эдвард не знал, кого благодарить: любопытного сторожа или достаточно бесцеремонную девицу, которая, как он догадывался, и была Марианной Столецкой. Не успел, однако, поблагодарить девушку, потому что та, цокая пантофлями, вышла на балкон.

— Прошу в нашу комнату, — произнесла Рената.

Попельский оказался в маленькой комнатке, окна которой выходили на улицу, где вчера он слышал звуки эротического экстаза. В помещении стояли две железные кровати, две ширмы и миска на латунной резной подставке. За ширмами на стене были вешалки с платьями, блузками и юбками. «Не хватает разве что бюстгальтеров и чулок, так было бы, как в борделе, — подумал Попельский. — За этими ширмами они, видимо, моются. А потом сдвигают вместе кровати и занимаются ménage à trois».

Оперся спиной на стену. Резкая боль, которую он сам себе причинил, помогла отбросить эту никчемную, но в то же время возбуждающую мысль. Оба стояли, поскольку единственным местом, где они могли бы сесть, была кровать. Попельский аж вспыхнул от самой мысли о такой фамильярности.

— Так вы примете цветы от меня?