Число начала

— Мой первый муж был майором полиции. Я четыре года прожила в условиях подозреваемой, и кое-что в этом понимаю, — скучающим голосом проговорила Мария Андреевна, словно то были самые неважные четыре года ее жизни. — Всё, бегом догоняй Боголюбову. И передай, чтобы она занесла, наконец, свою статью о клофелинщиках. Стой! У тебя нездоровый вид и глаза красные. Ты как? В порядке?

— Да все хорошо.

— Ну да, конечно. У меня тут есть аспирин. Выпей, пока голова не разболелась, — она достала из верхнего ящика стола пачку таблеток и протянула мне. — Бери всю упаковку, потом вернешь.

Она бросила мне пачку. Я поймал.

— От передозы аспирина еще никто не умер, — пошутила она и глянула на часы.

— Ухожу, — заверил ее я, подходя к деревянной двери со стеклом и жалюзи.

— Дверью не хлопать, — крикнула она мне вслед.

— Спасибо за аспирин.

Я поспешил к выходу, рассчитывая догнать Боголюбову. Спустился в холл и от лестницы спросил Кирилла, не выходила ли Кристина Боголюбова. Тот оторвался от газеты, прищурился, вспоминая, и сказал, что не видел, чтобы она выходила. Я поднялся обратно в редакцию, прошел по коридору мимо двери в дизайнерский отдел и завернул в буфет, где Боголюбова любила обдумывать свои статьи за чашкой крепкого черного кофе и разговорчиками с буфетчицей Аней. И тут же услышал обрывок их разговора.

— …я бы, например, не решилась на самоубийство, — тревожным голосом сказала блондинка в бежевом блейзере, стоявшая ко мне спиной. — Но вот, что толкнуло его на такой отчаянный шаг, мне предстоит выяснить.

— Да, Кристинка, — заворожено произнесла Аня, — ну и напросилась же ты на работку

— А что такого? Мне самой интересно, что произошло с Вольским — возразила Кристина.

— Ну не знаю, — вздохнула буфетчица. — Некоторые вещи знать не безопасно. Ты же не журналист федеральной газеты.

— Простите, что прерываю вашу беседу, девушки, — вклинился я, — но наш редактор считает, что ты, Кристина, уже в пути. Она будет очень расстроена, если обнаружит, что ты еще здесь.

— Ой, — сказала Кристина, — ладно, все, Аня! Я побежала. Спасибо, что предупредил, Марк, — повернулась она ко мне.

Аня помахала ей вслед, и мы с Кристиной вышли в коридор.

— Мы поедем вместе в квартиру Вольского. Мне нужно взять кое-что.

Кристина посмотрела на меня недоверчиво.

— Что кое-что?

— Статью, которую Вольский не закончил.

Я открыл дверь на лестницу и пропустил Кристину вперед.

— Разве вешаются люди, не закончив начатое дело? Тем более, я слышала, что Вольский жизни без журналистики не видел.

Я пожал плечами, спускаясь за ней по ступенькам.

— Может быть, и закончил. Просто не успел сдать.

Она остановилась. Я резко затормозил, чтобы не налететь на нее.

— Слушай, — воодушевленно начала Кристина, — ты ведь работал с Вольским! А я его совсем не знала. Расскажи о нем. Мария Андреевна ждет от меня результатов. А чтобы были результаты я должна разобраться в материале не хуже следователей.

— А зачем вообще занялась этим делом?

— Хочу быть полезной, — она застегнула блейзер и двинулась к выходу. — Пойдем, Марк. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что наш журнал по содержанию иногда уступает крупным центральным изданиям. Нам нужны резонансные темы. Я не собираюсь менять профиль нашего журнала, но предоставленную мне возможность использую максимально. И потом, это просто доброе дело.

Мы вышли на улицу. По лицу стегнул ветер. Над домами синели набегающие тучи, и лишь над горизонтом пролегла яркая прорезь ясного осеннего неба.

— Я уверенна, люди, которые его знали, напишут качественно, но осторожно. А я готова копать, — мы остановились под навесом автобусной остановки. — Независимо от того, убили его или он повесился, меня беспокоит причина. Именно в ней вся трагедия. Именно мотив открывает нам глаза на жизнь. И каждый из наших читателей задумается всерьез о том, что произошло с незнакомым человеком… Что?

И хотя мне не было дела до чужих трагедий, теряющихся в тени моей собственной утраты, я смотрел на Кристину, улавливая в ее словах отзвук тепла и подлинной человечности, долетевший до меня сквозь целую вселенную.

— Может быть, ты справишься не хуже остальных, — сказал я. — Кажется, теперь я понимаю, почему ты взялась за это нелегкое дело. Наверное, главное как раз заключается в том, чтобы рассказать людям о причине. Ты совершенно права.

Она радостно засияла.

— А что ты написал о Вольском? Все ведь писали пару слов о нем для некролога.

Я засунул руки в карманы куртки и задумался, глядя на здание на противоположной стороне улицы. Мне не хотелось лгать ей.

— Что и все, несколько добрых ничего не значащих слов, — сказал я. — Раньше я всерьез не задумывался о таких вещах. О том, что человек чувствует, зная, что сейчас умрет, и при этом делает это. Убивает себя. Наверное, он ощущает полную пустоту. Просто вакуум в душе. И, наверное… он должен чуточку ненавидеть себя, чтобы убить.

Мои слова, должно быть, прозвучали для Кристины угнетающе, потому что она некоторое время молча смотрела куда-то в сторону.

— Ты говоришь так, словно не веришь, что его убили, — ответила она.