Число власти

— Техника, черт бы ее побрал, — проворчал генерал. — Вот странно: казалось бы, прогресс должен облегчать людям жизнь, упрощать ее. А он, наоборот, усложняет. С чего бы это, а? Ты не знаешь?

— Знаю, — сказал Глеб. Он, не вставая, дотянулся до полки и нажатием клавиши включил кофеварку. Генерал обратил внимание на то, что Слепой заблаговременно перенес кофеварку из гостиной сюда. Значит, знал, что разговор будет серьезным, и заранее принял меры... “Чутье у него, однако, феноменальное”, — подумал Федор Филиппович. — Знаю, — повторил Сиверов. — Любое изобретение, которое, по замыслу автора, должно послужить на благо человечеству, оборачивается ему во вред потому, что на свете существуют спецслужбы — в частности, та, к которой мы с вами имеем честь принадлежать. А спецслужбы существуют потому, что существуют правительства. А правительства существуют потому, что на свете навалом ленивых и честолюбивых кретинов, обожающих хорошо пожить за чужой счет. Этих людей обычно называют политиками.

— Да ты анархист! — умело разыгрывая ужас, всплеснул руками генерал.

— Я просто излагаю факты, — возразил Слепой, закуривая и включая вентиляцию. В жестяной трубе негромко загудело, лязгнуло, завыло, и дым от его сигареты, вытянувшись параллельно поверхности стола, ровной струйкой потек к вентиляционной решетке. — Как есть, без прикрас. А что до вашего обвинения, так все люди — анархисты от природы, просто многие боятся признаться в этом самим себе. Да и как признаться-то? Признаешься, и окажется, что всю жизнь ты жрал дерьмо и нахваливал — дескать, вкусная шоколадка.

Потапчук вздохнул.

— И что за жизнь пошла, — сказал он с тоской. — Я понимаю, это звучит как стариковская воркотня, но раньше во всем, что мы делали, был хоть какой-то смысл. Идея была...

— Да, — с кривоватой улыбкой сказал Глеб, — идея действительно была. Да какая идея! Вот послушайте.

Он встал с табурета, рывком подвинул к себе один из картонных ящиков, стоявших на полке, порылся в нем, выудил оттуда какой-то пыльный блокнот, быстро перелистал страницы и прочел:

— “Всеобщая война, которая разразится, раздробит славянский союз и уничтожит эти мелкие тупоголовые национальности вплоть до их имени включительно”.

— Чего? — растерялся Потапчук.

— “Да, ближайшая всемирная война сотрет с лица земли не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы, и это также будет прогрессом, — с торжественным видом прочел Глеб. — Мы знаем теперь, где сосредоточены враги революции: в России и в славянских землях Австрии... Мы знаем, что нам делать: истребительная война и безудержный террор”.

— Это что за бред? — сердито спросил Федор Филиппович. — Кто это — Ницше, Геббельс?

— Классиков надо узнать, — заявил Глеб. — Особенно вам, генералу ФСБ, коммунисту с тридцатилетним стажем. И не надо катить бочки на Ницше. Он был умнейший человек, ему просто не повезло с последователями. А это, чтоб вы знали, Энгельс.

— Да ну?! — на сей раз генерал изумился совершенно искренне. — Дай-ка я прочту глазами...

Глеб молча отдал ему блокнот. Потапчук пробежал глазами переписанные от руки строчки и покачал головой.

— Истребительная война и безудержный террор, — повторил он вслух. — Безудержный... Мелкие тупоголовые национальности... Как тут не стать антисемитом, а?

— Я бы сказал, антикоммунистом, — уточнил Глеб, забирая у него блокнот и возвращая его на место, в ящик.

— А, это один хрен, — махнул рукой генерал, заставив Сиверова рассмеяться.

Кофеварка на полке засопела, захрюкала и окуталась облаком ароматного пара. Слепой выключил ее, подождал, пока последние капли кипятка пройдут через бумажный фильтр, извлек прозрачную колбу, в которой плескалась темно-коричневая жидкость, и сделал приглашающий жест в сторону генерала.

— Пожалуй, — нерешительно согласился Федор Филиппович. — Только разбавь холодной водичкой. Да сильнее, сильнее разбавляй, не жалей воды! Знаю я твой кофе, он мертвого на ноги поднимет, а у меня мотор барахлит.

— Так бы и сказали, что хотите воды... — сказал Слепой. — В общем, смешивайте себе ваш коктейль сами.

Он поставил перед генералом чашку с кофе и стеклянный кувшин с холодной водой, а потом, подумав, выудил откуда-то из-под стола бутылку коньяка и поставил рядом.

— Изверг, — печально сказал генерал. — А рюмка где? Разводить водой такой коньяк — это же кощунство!

Сиверов снова рассмеялся.

— То же самое я мог бы сказать о кофе, — заметил он, — но не буду.

— Это почему же? — подозрительно поинтересовался генерал.

— Потому что начальник всегда прав.

— Много же тебе понадобилось времени, чтобы это понять!

— Так ведь я же всего-навсего представитель мелкой тупоголовой национальности, — с покаянным видом произнес Глеб. — В истребительной войне я уцелел, безудержный террор меня не коснулся...

— Тьфу на тебя, — сказал Потапчук, и Глеб, смеясь, пошел за рюмкой.