– Барсум, – твердо повторила она. – Никакой это не миф, вот же он. Кто сказал, что это Марс? Какие-то дурацкие римляне, которых давно на свете нет. Все названия должны быть местные. Барсум.
– Милая моя, здесь не может быть местных названий, их некому давать. Названия присваиваются международным комитетом под эгидой Гарвардской обсерватории. Он утвердил традиционное название.
– Еще чего! У них ничуть не больше прав давать названия, чем у меня. Верно, Дити?
По-моему, тетя Хильда была в чем-то права, но я предпочитаю не спорить с папой без крайней необходимости, он слишком заводится. Мне вовремя пришел на помощь муж.
– Второй пилот, астронавигационная задача. Как нам вычислить расстояние и вектор? Я бы хотел вывести наш фургон на орбиту, но Ая же не космический корабль, у меня нет приборов. Даже секстанта.
– Так… не все сразу, капитан. Кажется, мы пока что падаем не слишком быстро – м-м-м…
– В чем дело, Джейк?!
Папа побледнел, покрылся потом, стиснул челюсти, сглотнул, еще раз сглотнул. С трудом произнес:
– М-морская болезнь.
– Не морская, а космическая. Дити!
– Да, сэр!
– Аптечку, в спинке моего кресла. Открой, достань «бонин». Только одну пилюлю, смотри не рассыпь.
Я достала аптечку, нашла баночку с надписью «бонин». Одна лишняя пилюля все-таки выпала, но я перехватила ее в воздухе. Странная вещь невесомость: непонятно, то ли ты стоишь на голове, то ли тебя сносит вбок.
– Вот, капитан.
– Ничего, – сказал папа. – Это так. П-пройдет.
– Конечно, пройдет. Как ты, сам проглотишь или мне впихнуть эту пилюлю тебе в пасть своей грязной лапой?
– Капитан… Без воды я ее не проглочу. И вообще, наверно, не проглочу.
– Воды не нужно. Раскуси ее, дружище. Вкусная, малиной отдает. Раскуси и глотай слюну. Ну, давай. – Зебадия ущипнул папу за нос. – Открывай рот.
Позади себя я услышала сдавленный звук. Тетя Хильда сидела с носовым платком у рта, из глаз ее текли слезы. Еще доля секунды, и в воздухе кабины поплыли бы использованные бутерброды.
К счастью, чуть было не улепетнувшая пилюля все еще была у меня в руке. Тетя Хильда сопротивлялась, но куда там. Я проделала с ней то же, что мой муж проделал с ее мужем, и зажала ей рот рукой. Я-то морской болезни не подвержена, и от невесомости меня не тошнит: могу в любую качку расхаживать с бутербродом в одной руке и бокалом в другой, радуясь жизни. Но кто подвержен, те действительно мучаются и слегка обалдевают. Так что я крепко зажала ей рот и шепнула на ухо:
– Разжуй ее, тетечка, или проглоти, а то я тебя сейчас здорово тресну.
Очень скоро я почувствовала, что она жует. Еще через несколько минут ей стало лучше.
– Ну что, – спросила я, – можно уже тебя отпустить? Не опасно?
Она кивнула. Я убрала руку. Она через силу улыбнулась и потрепала меня по руке:
– Спасибо, Дити. – И добавила: – Ты ведь не стала бы на самом деле бить тетю Шельму, правда?
– Еще как стала бы. Плакала бы, а лупила, плакала и лупила. Я рада, что не пришлось.
– Я тоже рада. Ну что, давай поцелуемся и помиримся – или, может, у меня изо рта плохо пахнет?
Изо рта у нее не пахло, но если бы и пахло, это меня не испугало бы.
Я расстегнула ее и свой пристежные ремни и обвила ее обеими руками. Я знаю два способа целоваться: один я применяю, когда приглашаются на чай папины коллеги, другой – когда всерьез. Тут и речи не было о том, какой из них выбрать, – тетя Хильда, надо думать, просто не знала о существовании первого способа. Нет, изо рта у нее определенно не пахло – разве что малиной.
Я девушка бесхитростная, если бы не эта пара широковещательных выпуклостей у меня на груди, то мужчины на меня и не смотрели бы. А Хильда – миниатюрная Мессалина, чистый секс в мелкой расфасовке. Вот ведь как смешно: пока растешь, как-то не верится, что взрослые, среди которых ты выросла, – не просто особы разного пола, а – мужчины и женщины. И вот теперь оказывается, что мой папочка – ненасытный козел, а в тете Хильде, которая меня качала и пеленала, секса хватит на целый взвод морской пехоты.
Я оторвалась от нее с приятными мыслями о том, как я теперь буду учить своего мужа тому, чему только что научилась сама – если, конечно, Хильда не научила его этому раньше. Нет, похоже, что не научила, а то он обязательно научил бы меня, а он пока что такой виртуозности, как она, не проявлял. Ну, Зебадия, погоди, вот останемся одни!
Впрочем, в ближайшее время это нам не светило. Ая Плутишка чудо как удобна, но это же не отель для новобрачных. Позади меня за переборкой имелось кое-какое свободное пространство – нечто вроде телефонной будки, положенной набок, – где Зебадия держал спальный мешок и иногда (по его словам) в нем спал. Но сейчас там стоял искривитель пространства-времени и лежала тысяча разных вещей. Так что нам с Хильдой ничего не оставалось, как утихомирить наше главное желание до того времени, когда наши мужчины найдут нам пристанище на какой-нибудь планете в какой-нибудь вселенной, где-нибудь, когда-нибудь.
Пока я лечила тетю Хильду от болезненной реакции на невесомость, Марс-Барсум заметно увеличился в размерах. Мужчины обсуждали проблемы астронавигации.