Число зверя

– Сорока прямо летает, да дома не бывает, – прогудел Игнатов, начиная чувствовать себя неуютно, – два пожилых, уже, можно сказать, старых человека ходили вокруг да около и никак не решались заговорить о главном. – Простите, Михайл Андреевич, именно это я и хотел сказать. Да, именно русский народ. В любом деле следует прежде всего определить главное. И укреплять прежде всего это главное как несущую конструкцию, если хотите. Или все остальное в один прекрасный момент просто развалится. А вот такой несущей конструкцией в нашей обширной евразийской части света является именно русский народ. Рухнет он – рухнет все вами построенное, никакая идея не поможет. Ну, завтра кончится нефть и газ, их мы ныне разливанным морем гоним на Запад, и что же дальше? Здесь даже сам Косыгин ничего не придумает! Нет, уважаемый Михаил Андреевич, я обязан высказаться, моя чертова боль заставляет.

– Вы истый националист, батенька Нил Степанович! – с некоторой долей иронии воскликнул хозяин кабинета. – Меня предупреждали, оказывается, не зря. Я же посмеивался, а ведь с вами рядом действительно становится несколько не по себе, от вас так и распространяется нечто весьма раздражающее… Начинаю даже понимать, почему вы пребываете в таком гордом одиночестве. Ну, хорошо, мне вы можете сказать все, я для этого и занимаю свой пост, да и вас знаю с незапамятных времен, а если вдуматься глубже, мой дорогой оппонент? Зачем?

– Михаил Андреевич, грядет близкое возмездие, нельзя опоздать! – подхватил Игнатов, принимая вызов и радуясь возможности преступить некую запретную ранее черту. – Благо, если бы кара пала на головы истинно виновных… Вы спросите, как их вычислить и определить? Вот именно, как? Вот и получается парадокс! Страдальцем и ответчиком вновь предстанет русский народ, на этом опять все замкнется и остановится. И удобно, и безопасно. И в глазах всего так называемого просвещенного мира оправдание.

Суслов встал, прошелся по кабинету и остановился перед своим гостем, заложив руки за спину.

– Скажите, Нил Степанович, а как дома, как работается? Как со здоровьем? Что Наталья Владимировна?

– Жаловаться пока не приходится, благодарствую, – ответил Игнатов, вежливо наклонив голову и подумав, что разговор вновь не получился и пора вставать и раскланиваться. Он неприметно вздохнул, взялся за край стола. Хозяин мягким жестом остановил его и засмеялся.

– Обиделись, Нил Степанович? – спросил он мягко, окончательно обезоруживая собеседника. – Не надо, войдите в мое положение. Знаете что? Давайте я как нибудь выберу часок другой, позвоню вам и встретимся по домашнему. Вот тогда мы с вами вдоволь и поговорим, кое что вспомним…

– С удовольствием, – охотно согласился Игнатов. – Мы с Наташей часто вспоминаем Ставрополье, войну, время то летит, летит. Помните эти жуткие бесконечные лиманы, камыши, прямо таки тропические заросли? Черная жижа под ногами, топь мне до сих пор иногда снится.

– Да, время летит, – неопределенно протянул и Суслов. – Многие стали уже и забывать, что мы на своих плечах вынесли. Тогда мы все были одного племени – советского. А будь по другому, разве бы нам выстоять? Это ведь все сказочки про белого бычка – про Англию да Америку – для них война обернулась всего лишь захватывающим экспериментом. Тяжесть невиданной схватки они и здесь умудрились переложить на чужие плечи, на наши с вами.

– На русские плечи…

– Что? Ах да, да, простите, Нил Степанович, – сухо остановил Игнатова хозяин. – Я уважаю вашу теорию, хотя и не согласен с нею. Как, например, делить эту победу между русским и татарином? Между казахом и белорусом? Народ ведь умнее любой теории… Или вы действительно уж так серьезно обеспокоены?

Игнатов тоже встал.

– Простите, не хочу отнимать у вас дорогое время, Михаил Андреевич, и без того засиделся. Буду ждать вашего звонка, поговорить есть о чем, знаете, я иногда ночами не сплю, мысли, мысли. Словно кожа ободрана, страшно шевельнуться, словно вот вот ударит черный смерч, а последствия даже предсказать трудно…

– Не надо преувеличивать, Нил Степанович, – опять успокоительно заметил хозяин и, уже прощаясь, провожая гостя под локоток до двери, неожиданно остановился, придерживая и Игнатова, и попросил, если что не так, не сердиться и беречь себя.

– Что вы, что вы, Михаил Андреевич! – успокоительно сказал Игнатов и молодцевато приподнял плечи. – У нас был очень откровенный разговор, я весьма доволен. Немного ошеломил вас, заставил пережить несколько неприятных минут, круги то по глади наших вод все равно пойдут, но, я думаю, ничего, обойдется. От зеркальной поверхности глазам просто невыносимо, что то противоестественное, право!

– Ох, и ехидный вы все таки человек! – засмеялся Суслов. – Я вас за это именно и уважаю. Очень хотел бы знать, что вы действительно сейчас думаете. Только ведь все равно не скажете, ну…

– Могу сказать, только ведь вы тоже не поверите, – улыбнулся и гость, втягиваясь в завязывающуюся новую игру, и задорно кашлянул. – Да и зачем забивать государственную голову всяческим вздором? Мало ли…