Число зверя

– Надо же было когда нибудь поговорить, – заметил он миролюбиво после довольно продолжительной паузы, хотя уже с некоторой несвойственной ему в подобных обстоятельствах настойчивостью. – Между нами, Ксения, не должно оставаться малейших темных пятен, у нас не те отношения. Я не хочу тебя терять, не хочу даже думать об этом. Ночь сегодня объявляется ночью откровений, зачем тянуть?

– Нет, нет, кладу на уста свои печать, – засмеялась Ксения. – Я и без того тебя огорчила и ругаю себя. Ты, правда, прости меня, такова уж Евина природа…

Он по прежнему упорствовал и во что бы то ни стало решил оказаться более великодушным; он готов был пожертвовать временем отдыха, выслушать и серьезно обсудить все доводы, любые смелые мысли – и чем смелее, тем лучше. Глаза у него смеялись.

– Право же, Лео, не надо, – вновь попросила она. – Ей Богу, я жалею, у меня характер такой скверный, даже Рашель Задунайский заметил. Тебе, Лео, и самому лучше, чем кому либо другому, должно быть известно реальное положение вещей. Смешно, какая то вздорная баба должна просвещать главу государства! Нет, нет, уволь, просто прикажи на той неделе дать тебе сравнительную статистику хотя бы о соотношении русской и других национальностей в сфере высшего образования, пусть твои чиновники посчитают число академиков у русских, у других. В процентном исчислении от количества населения… ой, уйму еще можно всего вспомнить! Только к чему? Как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих…

– Русские, русские, – добродушно проворчал Брежнев, продолжая находиться в превосходном расположении духа. – Кто виноват, сами себя поставили в дурацкое положение. Отхватили такой кус – два континента, и не только проглотить – разжевать не могут. Не надо тешить себя химерами – в жизни и в природе все гораздо разумнее, дважды два только четыре и никак не больше, остальное метафизика, всякая там благодать, богоносность, Третий Рим и прочая мистика. А потом из подобной галиматьи всякие контрреволюционные теорийки появляются, газетенки в подворотнях плодятся…

– Слишком уж в сторону, Леонид Ильич, я не о том говорю, – мягко возразила Ксения. – К сожалению, в чем то ты прав, у русского народа по ряду причин словно атрофировался инстинкт самосохранения, он как бы стремится к самоуничтожению, к историческому исчезновению. Послушай, пожалуйста, ведь все мы невежды, разве мы пытались хотя бы однажды заглянуть по ту сторону сущего, в неведомое, в тайну своего русского «я»? А ведь праславяне, и в особенности племя руссов – пеласгов, как потом поименовали их древние греки, а затем и римляне, – это исторические провозвестники и учителя и самих древних греков и римлян, они положили начало письменности в истории человечества, еще до шумеров и египтян… Пеласги, на древнегреческом аисты, основывали свои неповторимые цивилизации на земле, перелетая с места на место, порой на огромные расстояния, и никто до сих пор не может понять причин и природы этого движения. Микенская и этрусская цивилизации именно праславянские, они положили начало не только древнегреческой и римской культурам, они явились краеугольным камнем всей европейской цивилизации… Почему у тебя сделались такие страшные глаза, дорогой мой Леонид Ильич? Тебе кажется, что я брежу или нахожусь в жреческом экстазе? Да нет же, милый мой архистратиг! Если заинтересуешься, я познакомлю тебя и со старыми, еще дореволюционными работами, и с новыми – с продолжением проникновения во тьму… Необъятный, неопровержимый материал! Конечно же, ты не захочешь, тебе ведь нужно видеть только одни привычные, успокаивающие сны. Ты тоже, разумеется, в этом не виноват, вот только почему же у нас никакого интереса к самому важному, самому больному? Какая то медвежья спячка, знаешь, Лео, наши мужчины меня всегда удивляют. Да, да, правда ведь, что жизнь слишком коротка, не успеешь оглянуться и – прощай…

– Ксения, ты знаешь, который час? – спросил Брежнев, любуясь ее вдохновенным сейчас, летящим в озарении лицом – бледным, с сияющими глазами, и почти не слыша ее слов, тем более что не понимал их смысла. – Не волнуйся, я никогда тебя такой не видел…

– Погоди, Лео, послушай, – попросила она в безрассудной решимости приобщить его, именно его, к самому своему сокровенному и дорогому. – У меня сейчас редкое настроение, вселенская грусть… Боже, прости меня за кощунство, из меня словно вынимают душу, – взмолилась она и неожиданно истово, несколько раз перекрестилась. – Я не знаю, что происходит, Лео, пеласги собираются покинуть Землю совсем. Я вижу, они сбиваются в стаю, если их не остановить, они встанут на крыло и мы никогда их больше не увидим. Неужели тебе не страшно? Только куда им лететь? Ведь нигде больше не осталось свободного пространства, любой клочок занят… Милые, бездомные скитальцы… Боже мой, Боже мой… Или они уже исполнили предназначенное и теперь один исход – раствориться в космосе? И мы встречаем последний час человечества? Ну почему ты молчишь? Неужели Бог всех без исключения лишил разума? Тогда зачем же мы рядом?