Читаем Чиста Английское убийство полностью

-- что человек, всерьез вознамерившийся кого-то убивать (Марло, якобы), не станет до последнего мига расслабленно валяться на койке, переругиваясь с находящимся в вертикальном положении и неподалеку от него врагом;

-- что Фрайзер, якобы зажатый у стола между Скересом и Поули так, что лишен возможности даже сбежать, вполне успешно, тем не менее, борется с напавшим на него со спины вооруженным и опытным противником, нанеся тому смертельную рану его же кинжалом;

-- что всё это творится при необъяснимом бездействии двоих наблюдателей, "достаточно компетентных в том, чтобы оградить Фрайзера от нападения", но не предпринявших, якобы, даже попытки вмешаться.

---------------------------------

*Эжени де Кальб следует, видимо, признать основательницей "партии ликвидации": она первая аргументировала гипотезу о преднамеренном и загодя спланированном убийстве Марло (заказчиком сама она сочла Одри Уолсингем).

--------------------------------

И тут вот что забавно: поскольку выданная нашими "рыцарями плаща и кинжала" и безропотно зафиксированная "спец-коронером" версия происшедшего является очевидным враньем, у ряда исследователей ("конспирологов"...) возникает азартный соблазн доказать, что она -- то самое "вранье от первого слова до последнего" (а это, столь же очевидным образом, не так). Ну, к примеру: "А почему кинжал ("вышеупомянутый"...) якобы болтается у Фрайзера где-то за спиной -- будто специально, чтобы Марло проще было им завладеть при нападении сзади ("drew the dagger of the said Ingram which was at his back")?" Этот "вопрос с подначкой" пошел со времен марловианца Кальвина Гофмана (1955), и ответ на него давным-давно известен: "Попробуйте-ка сесть на лавку, имея висящий на поясе кинжал -- и вам придется его передвинуть (на ремне или на перевязи) за спину, ибо ни в каком ином положении он просто не поместится: средневековые рисунки вам в помощь"; и тем не менее, в лонг-листе "конспирологических претензий" тот "кинжал за спиной" нет-нет, да и мелькнет...

Или вот, кочующая из одного конспирологического сочинения в другое колотая рана "над глазом", которая якобы никак не могла послужить причиной смерти, да еще и мгновенной: "Ученые и медики пришли к выводу, что убить человека так, как описано в протоколе, невозможно -- тут нужен топор" (конец цитаты); дальше, как правило, следуют ссылки на мнение "хирургов из Колумбийского университета" ("британские ученые доказали", ага). Ну, с "хирургами из Колумбийского университета" всё ясно: предположение о "несмертельности" такой раны высказал некогда литературовед и библиограф Сэмюэль Танненбаум (1926). До того, как заняться литературоведением, Танненбаум некоторое время подвизался на поприще психоанализа и психотерапии, учился же он в Колумбийском университете, в "College of Physicians and Surgeons" -- вот, собственно, и вся "хирургия"...

Что же до раны Марло, то "

eye -- oculum" в ее описании ("a mortal wound over his right eye -- plagam
mortalem super dexterum
oculum"), вне всякого сомнения, следует понимать не как "глаз", а как "глазное яблоко". Ну и -- сквозь верхнюю долю глазницы в мозг, мгновенная смерть, всё как и должно быть (у Воэна, кстати, именно так и описано: "Hee [one named Ingram] stabd this Marlow into the eye, in such sort, that his braines comming out at the daggers point, hee shortlie after dyed".) Согласно же запрошенной нами экспертной оценке "московских хирургов" (практикующих), убить человека, проткнув насквозь ажурные косточки глазницы, можно "хоть пальцем" (ежели за дело возьмется профессионал), а уж гвоздем или, скажем, щепкой -- это просто печальная патанатомическая рутина...* На самом-то деле там есть кое-какие нюансы (и Танненбаум всё же не зря учился когда-то "на медицинском"...) -- но о них чуть погодя.

------------------------------

* Чтоб не ходить далеко за примерами: в 1735 году в знаменитом театре Друри Лейн двое знаменитых актеров повздорили в гримерной из-за парика, и Чарльз Маклин нечаянно убил Томаса Халлама, ткнув тому тростью в глаз; тростью! -- где и острия-то толком нету. Вообще, что-то везет английскому театральному сообществу со смертельными ранениями в глаз...

-------------------------------

Перейти на страницу:

Похожие книги

ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное