Чистая кровь

Мне нечего было на это сказать: дед был прав. Попади я в тиски правосудия — любой следователь, работая на косвенных уликах, выставил бы из меня настоящего маньяка. Я и сам в последние дни сомневался.

Тут снова ослепительно сверкнуло, но на этот раз за горою; гром был сильным, но не таким оглушительным.

Дед посмотрел вверх и сказал:

— Помогает она. Сейчас дождь польёт, надо здесь заканчивать и убираться.

— Подожди, а… с ним что? — Я кивнул на тело Момо. — Его же искать будут, а тут следы от меня…

— Сейчас свалим его в ущелье, все решат, что он по грозе не справился с мотоциклом. Тут часто на двух колёсах гибнут, видел, небось, часовенки. А следы твои гроза замоет.

Дед был совершенно спокоен, будто проделывал это не раз и не два. Он взял Момо Браги за ноги и потащил к обрыву.

— Что стоишь, помогай! Поднимай его за голову, а то и правда следы останутся!

Против своей воли, против своих убеждений, против своего характера — я послушался. Голова Момо была как будто отдельной от туловища, которое повисло на коже и жилах и не хотело подниматься. Дед заорал на меня, чтобы я брался за плечи — и я взялся; тело удалось поднять. Вдвоём мы подтащили его к невысокому парапету над подпорной стенкой — за которым метров на тридцать темнел жуткий обрыв, журча понизу речкой. Журчание это меж тем заметно усилилось за последние минуты, превращаясь в грозный рокот.

— Скорее давай, а то в дождь как бы самим с дороги не улететь! — Подогнал меня дед. Мы раскачали тело и на счет "три" — отпустили его.

Дед не дождался всплеска внизу — а я его не услышал. Вряд ли Момо долетел до середины речки, скорее, он мягко, неслышно за ветром и шелестом деревьев, стукался об обрыв, пока не попал в воду.

"Гроза быстро унесёт", — подумал я, как будто о комке бумажного мусора. Эмоций не было.

Дед меж тем снял мотоцикл с подножки и легко катил его к обрыву. Я взялся помогать, потому что надо было перевалить его через парапет аккуратно, чтобы не оставить царапин. Дед сильно толкнул тяжёлую немецкую машину сзади; она мелькнула, слетая вниз, расчётливо направленная дедом колёсами по подпорной стенке.

— Пошли, — сказал дед, — ещё надо площадку проверить. А времени совсем уже нет.

В подтверждение снова вспыхнуло и громыхнуло, и под усилившийся шёпот ветра на землю упали первые крупные капли грозы.

Оказалось, что Момо уронил свой "Глок-18". Дед поднял его, с минуту разглядывал — а потом с видимым сожалением запустил под обрыв.

Потом мы молча спустились к машине — это был дедов ржавый пикап — и, под усиливающееся тарахтенье капель по крыше, дед забрался внутрь.

Я было полез туда же — но дед сверкнул глазами почище молнии, обозвал меня идиотом и велел забрать "Ауди", на которой я приехал. Я хлопнул себя по лбу, вернулся на площадку, сел в машину, в которой ещё урчал мотор, и в четыре приёма развернулся. Дедов пикап я нагнал сразу: он еле полз по крутому склону, с погашенными огнями, облезлый даже в скудном свете моих подфарников.

Мы доползли до объездной дороги, где дед немного ускорился, и через несколько минут подъехали к нашему проулку. Дед пропустил меня, мигнув фарами; я закатил машину вплотную к воротам, а он водрузил своё ржавое корыто на обычное место поперёк проулка, у его устья.

— Брось тут, Алекси уберёт, — сказал дед, и на мой недоумённый взгляд объяснил: — в усадьбе все свои. Никто болтать не будет, это не Германия твоя.

21

Дед, не оглядываясь, отправился в дом. Он заметно прихрамывал на правую ногу.

Я пошёл за ним как привязанный, хоть он и не звал меня. Хотелось всё-таки понять, что, чёрт возьми, вокруг меня здесь происходит!

В своей комнате дед уселся на кресло, причём было видно, как ему хочется закряхтеть. Ну да, Триандес (да и вообще любой мужчина нашего острова, воспитанный в традициях) не может себе позволить выглядеть слабым.

Только я устроился на диване и вознамерился задавать вопросы, как дед спросил меня:

— И зачем ты собрался удирать?

Я осёкся и машинально ответил:

— Не хотел сидеть в каталажке у Момо. Нашим только попадись.

— Я же сказал тебе: не думай об этом. Это моя забота, я бы всё уладил.

— Ну да! Когда бы ещё! А дело только заведи — оно дальше само жить будет.

Дед тяжело вздохнул.

— Всё-таки зря ты тогда уехал из деревни так рано. Я так и не успел с тобой толком поговорить.

Он вздохнул ещё раз. Столько вздохов я от него, кажется, никогда в жизни не слышал.

— Да что сказать, — махнул он рукой, отвернувшись, — всё равно не успел бы, наверное. Был старший брат твой, был Такис на подмогу… — тут он сказал то, чего я никогда не ожидал от него услышать: — ты, наверное, прав был, что сбежал тогда. Я бы тебя держал здесь на подхвате, ты бы в университет свой не попал и не выучился.

Боже всемогущий, мой всемогущий дед — извиняется??

Если я и хотел что-то спрашивать, сейчас мне стало не до того.

Но тут дед собрался, вернувшись в обычное своё состояние:

— Ты одно учти, Юрги: если опять сбежишь — я тебе не помощник. Вот тогда точно всё, что старший Браги собрал на тебя, в дело пойдёт. Я пальцем о палец не ударю. Ты мне сейчас вот так здесь нужен!