Чистая речка

– Брусникина! – тут же заорала тетя Таня, увидев меня в коридоре. – Сегодня твоя очередь за водой идти! Давай, руки в ноги и отправляйся! Возьми кого-то с собой, а то не допрешь!

– С больницы ж девка, Танюха!.. – укоризненно покачал головой дядя Гриша, тащивший какой-то тюк с двумя пацанами.

– Танюха тебе на базаре семечками торгует! – задиристо парировала тетя Таня. – Защитник! Неча шалаву защищать!

– Неча, неча… Неча орать бялугой!.. – пробурчал дядя Гриша и подмигнул мне. – Бяри орлов, стайкой вона слетелися на тобе посмотреть, на звязду… Пущай их воду-та тащуть, а ты иди себе прогуливайси… Сбледнула апосля больницы-та…

Мы с Машей переглянулись. Я увидела в Машиных глазах некоторую оторопь.

– Это только начало! – засмеялась я. – Моя шеф не выдержала, убежала.

– Я не убегу, – заверила меня Маша.

Я знала, что если бы Маша увидела все, что у нас бывает, она бы тоже убежала. Когда есть куда бежать, любой убежит. Но понадеялась, что за один вечер многого не случится.

– А как же мы пойдем в темноте? – удивилась Маша.

– Пашу возьмем и фонарь, еще народ наверняка пойдет. Не бойся, наоборот, здорово. Заодно родник наш посмотришь.

Тропинка к роднику протоптана хорошо, туда можно дойти в любое время года. Нападавший снег немного освещал дорогу, в лесу было не мрачно и не страшно. Паша крайне перевозбудился, оттого что я сама его позвала на родник, ему было все равно, что шла еще Маша и несколько детей помладше. Он пытался рассказывать анекдоты, как обычно, не знал конца ни одного из них, но маленькие все равно смеялись, потому что все младшие Пашу боятся и любят одновременно. Не знаю, как так может быть, но это именно так. С нами пошла и Люба, которая немного растерялась, поняв, что большая девочка из поселка – моя настоящая подружка, не просто школьная приятельница, и шла рядом, сопя, молча взглядывая на нее и на меня.

У самого родника нас догнал Виктор Сергеевич. Увидев его, вечером, в лесу, у нашего родника, о котором знаем только мы, Паша чуть не упал. Я тоже удивилась, как тренер отважился идти по тропинке, совершенно не зная, как и куда идти.

– Я здесь родился, – объяснил он в ответ на мой недоуменный взгляд. – Я тут лучше вас всё знаю. И родник этот отлично знаю. Мы из него воду пили еще до вашего рождения. Поэтому такие умные и сильные выросли, в частности я.

У Паши от ярости в разные стороны ходили щеки, уши, брови, нос. Он несколько раз начинал ругаться, но, натыкаясь на мой ласковый взгляд, замолкал.

– Интересно? – спросила я Машу.

– Очень! – искренне ответила она.

– Мне тоже, – засмеялась я.

Мы попили ледяной воды, умылись. Я очень люблю умываться этой водой, после этого странное и удивительно приятное чувство на лице – как будто что-то открывается. Не знаю, как объяснить. Лучше видишь, что ли, или легче дышать.

Мы набрали большую канистру и несколько пятилитровых банок. Все, включая маленьких, взяли банки, а Паша с Виктором Сергеевичем – канистру за две ручки. Я видела, как они посмотрели друг на друга, обернулись на меня. Я улыбнулась Паше и поймала взгляд Виктора Сергеевича, тот самый, от которого мне хочется жить и смеяться. Мы взялись с Машей под руку и пошли по тропинке. Там, где она сужалась, я пропустила Машу и всех младших вперед, а сама пошла сзади. Раньше я никогда здесь не могла идти последней. Мне казалось, что кто-то может выскочить из леса, кто-то страшный, кому названия нет, схватить меня сзади липкой корявой рукой. Но теперь я не боюсь.

Я шла позади всех, видела Машин рыжеватый пышный хвостик, выбившийся из-под шапки, две высокие фигуры, тащившие огромную бутыль с прозрачной родниковой водой, темноволосую голову Паши и русую – Виктора Сергеевича. Оба не надели шапки, хотя к вечеру на улице подморозило. То ли хотели казаться мне симпатичнее, то ли не чувствовали холода.

Я поглубже надвинула свою шапку с зайчиками. Холодно. Морозный воздух пах хвоей, сильно, приятно.

Мне не страшно было в лесу, не страшно идти последней, я не боялась. Я видела впереди свет от фонаря, который нес Паша, и светящуюся в темноте полоску на куртке Виктора Сергеевича. Иногда он оборачивался ко мне, и тогда я видела его глаза. Я думала о том, что я не боюсь жить. Я буду жить, смеяться, любить. Возможно, ошибаться. Буду верить, если получится, в того, кто зачем-то отнял у меня пять лет назад маму, наверно, он надеялся, что я достаточно сильная, чтобы выжить и выполнить данное маме слово. Пробовать снова, если сразу не получится. Искать то поле, ту дорогу и тот дом, который я видела во сне. И знать, что они точно где-то есть, здесь, на этой земле, где иногда невыносимо больно, а иногда так хорошо. Вот как сейчас, когда скрипит под ногами первый снег, выпавший вчера ночью, пахнет елками, слышен спокойный голос Виктора Сергеевича, впереди идет Маша, моя лучшая подружка, и Паша не может побежать ко мне, требуя любви, потому что занят – несет двадцать пять литров чистой, прозрачной, сладкой воды из нашего родника.

– Руся-а-а! – заорал Паша, обернувшись, поскользнулся и чуть не выронил канистру. – Ты где?!