Чистая вода

– Работаем, – сказал Георг в четыре, протянул Полу разводной ключ и забрал у него сварочный аппарат. В пять часов он повторил то же слово. В половине шестого, меняясь инструментами, они чуть заметно улыбнулись, потянулись, разгибая спины, и послали Юна в вагончик за фонарем. В семь часов они сменились в последний раз, а ближе к половине восьмого остался подходящий кусок трубы, чтобы Полу с Юном было чем заняться завтра с утра, пока Георг съездит в поселок за грузилами.

А когда Юн опустил руки в ведерко с жирным щелоком и желто-белый раствор принялся растворять грязь и жир, вдруг появилась Лиза – такая, как всегда, как на фотографиях, что лежат дома в ящике комода, и на снимке, который он, открыв утром глаза, видит перед собой. Что придется ей наврать сегодня, чтобы сбежать от отца и в вересняке на полпути между их домами строить вместе с Юном воздушные замки? Спеша на встречу, они видели друг друга километра за два; маленькие шахматные фигурки из горной породы, сообщники по самой страшной тайне этого острова. Как-то ему довелось прочитать книгу о них, и она заканчивалась хорошо, потому что у нее не было конца и те двое преступников все время оставались вместе, вместе, вместе… Ему не хватает ее. Господи, как он тоскует по Лизе.

6

Снова дождь.

Юн стоит в темноте под окнами школы и заглядывает в физкультурный зал: там местный бард развлекает песнями под гитару человек двадцать слушателей, в основном учителей и сотрудников администрации. Тут Элизабет, почти все ее друзья, новый пастор с половиной своего бойскаутского войска, жена Римстада (она физиотерапевт в доме для престарелых), а у стены под баскетбольным щитом, на приличном удалении от любовницы, устроился Ханс.

– Жалкий лицемер, – мысленно обругал Юн учителя, стремившегося быть на дружеской ноге с учениками, не любившими его, – верблюд прилипчивый.

Ханс явился сюда десять лет назад и выглядел как турист, приехавший в горы: куртка-анорак, резиновые сапоги, борода. А теперь он отец семейства, купил дом, сбрил бороду и перелез в вельветовые брюки и кожаный пиджак, вот только взгляд обманщика никуда не делся.

Он был одним из главных борцов за новый водопровод. Поначалу все от него отмахивались; но он биолог и сам взял пробы воды из частных колодцев, а потом предъявил результаты начальству и местным дуракам и сказал, что в этом пойле бактерий, как в хлеву, зато кислотность в два раза ниже нормы, так что пить такую воду и остаться здоровым невозможно. И мало-помалу народ перешел на его сторону: сперва коллеги и друзья, потом эксперты из водного надзора и те, кто рассчитывал заработать на чистой воде, – Заккариассен с его рыбзаводом, владельцы крупных крестьянских хозяйств. Когда в конце концов удалось протолкнуть решение через муниципальный совет, за него проголосовали почти все.

В первом ряду сидит женщина лет тридцати. Ее-то Юн и ждет. Модно одетая: черные колготки, косметика, браслет, наверняка эротично позвякивающий, и стильно подстриженные черные как смоль волосы. На коленях у нее фотоаппарат и блокнот, куда она еще ничего не записала. Она журналистка из города, из местной газеты, куда Элизабет (как, впрочем, и Ханс) пишет свои «письма читателя».

После концерта, когда почти все под барабанящим проливным дождем уже разбежались по машинам, из темноты вынырнул Юн и предложил журналистке помощь – у нее зонт заело.

Она испуганно отпрянула назад, но Юн опустил руки по швам, показывая, что не собирается ее душить.

– Вы меня напугали, – сказала она, схватившись за сердце, но все же отдала Юну зонт; он освободил заклинившее кольцо, раскрыл полотнище. Эту встречу он тщательно продумал, заранее заучил реплики – и вдруг все забыл.

– Наверно, о мире пел? – продолжил он беседу и кивнул в сторону певца, как раз втискивавшегося в машину пастора, который взялся отвезти его к парому.

– Да, – засмеялась она. – Репертуарчик на любителя.

Юн жил напряженной сексуальной жизнью. В основном он управлялся с этим собственноручно, на чердаке, с помощью стопки порножурналов. Перед женской красотой in natura, как сейчас, он совершенно терялся: красота не для него. Тут ему никогда ничего не перепадет. Не родилась еще такая красавица, чтобы взглянула на Юна и обомлела от любви, – впрочем, и дурнушки такой тоже не нашлось. Он читал в журналах о толстухах и уродливых и сочувствовал им всей душой. Но братство некрасивых – это не общность, а сумма затравленных одиночеств, здесь каждый идет ко дну сам по себе.

– Я тут живу, – представился он, кивнув в ту сторону, откуда надвигались дождевые тучи. – Охочусь в окрестностях…Да… На водопроводе работаю. Вы Лизу помните? – Он взял себя в руки и перешел к делу. – Я потому хотел поговорить с вами, что в вашей газете много о ней писали.

Журналистка медлила с ответом. Они одни, кругом темнота, и до привычного ей мира далеко, как до луны.

– Лиза? – пробормотала она, играя ключами от машины. – Нет, что-то не помню. И вообще, я очень тороплюсь. Может быть, обсудим это в другой раз?

– Она уехала в Копенгаген учиться на балерину. Вы об этом писали.