Чистилище

В слабом свете я увидел уходящий вниз десяток ступеней. Спустился, осмотрелся. О, похоже, мне повезло! Передо мной – большой ящик, за ним ещё один, а дальше всё скрывалось в темноте. Судя по всему, это и был трюм, заставленный ящиками, в которых, вероятно, и находились в разобранном состоянии те самые станки. Здесь я могу провести какое-то время, пока судно не отплывёт достаточно далеко от Архангельска. За борт меня пиндосы, надеюсь, не спустят из человеколюбия, а я уж как-нибудь своё плавание отработаю. На крайний случай могу и палубу отдраить.

Вот только где бы мне затаиться, чтобы случайно или преднамеренно забредший сюда матрос меня не обнаружил… А тем более завтра судно снимется с якоря, чтобы подойти к причалу, а затем начнётся разгрузка-погрузка, тут вообще как остаться незамеченным?

Справа и слева от лестницы я обнаружил два рубильника. Наверняка один из них как минимум предназначен для того, чтобы включать освещение в трюме, а возможно, что и оба. Но рисковать не хотелось, поэтому я не стал их трогать, а решил пока обойтись спичками. Пяток истратил на то, чтобы обойти трюм по периметру, распугивая вездесущих крыс, пока в мерцающем свете очередной спички не увидел небольшой закуток, как раз для одного человека. Даже если в трюме будет гореть свет – а он непременно будет гореть во время разгрузки-погрузки, – в этой нише меня не будет видно. Впрочем, до утра ещё долго, ночь только вступала в свои права, а посему я мог рассчитывать на безмятежный сон, более-менее устроившись на одном из ящиков.

Разве что крысы могут помешать моему спокойствию. Будем надеяться, я им покажусь слишком большой добычей, чтобы они рискнули на меня напасть. Подложив под голову котомку, я поворочался на ящике, устраиваясь поудобнее, и через пару минут уснул как убитый.

Проснулся от грохота. Вскочил, протирая глаза и испуганно озираясь. Похоже, поднимают якорную цепь. А это значило, что мы готовимся причаливать. Зажёг спичку и пробрался к заранее присмотренному закутку. Где-то за переборками заработали двигатели, лёгкий толчок – значит, судно тронулось к берегу. Минуты сливались в вечность, прежде чем двигатели замолкли, означая прибытие к причалу. Ещё спустя какое-то время раздался знакомый скрежет отворяемой металлической двери, щёлкнул рубильник и загорелись лампочки под потолком, а затем я услышал шаги и голоса. Говорили на английском, но моих познаний в нём вполне хватало, чтобы понять – обладатель хриплого, будто простуженного голоса возмущается тем, что какой-то придурок не закрыл дверь. Разговаривающих я не видел, но дальше загрохотали шаги, и в поле моего зрения появились докеры. Корячиться, таская ящики на себе, они не стали. Оказалось, крыша трюма открывается, как ставни, только горизонтальные. В трюм хлынул серый утренний свет, и докеры принялись цеплять к скобам на ящиках крючья, которыми заканчивались металлические тросы, в свою очередь связкой прицепленные к крановому крюку.

Я ещё больше вжался в стену своего закутка. Скажу честно, стоять в одной позе несколько часов – занятие малопривлекательное. Но бывали ситуации и похуже, главное, чтобы меня не обнаружили. А это вполне могло случиться, когда сосновые доски принялись складировать в трюм, причём начиная в паре метров от моего убежища. Я буквально вжался в стену, стараясь не дышать, пока наши докеры с весёлым матерком в адрес «проклятых империалистов» возились с погрузкой. Помещение тут же наполнилось запахом сосновой смолы, вернувшим меня в то недавнее время, когда я брёл через казавшуюся бескрайней приполярную тайгу.

– Давайте там шустрее, – командовал кто-то, то ли бригадир, то ли представитель портовой охраны, парочку которых я тоже приметил вначале.

Момент, когда наконец опустились створки крыши и была задраена входная дверь, я встретил с неимоверным облегчением. Неужто всё? Не будем торопиться раньше времени, вот когда отчалим, тогда и перекрестимся. А пока можно и передохнуть, забравшись на один из штабелей и снова, как и ночью, бросив вещмешок под голову. Так бы и лежал с закрытыми глазами, ни о чём не думая, целую вечность. Быстрее бы, что ли, отчалили уже… И раздавшийся ещё минут через тридцать гудок, возвещающий об отплытии, прозвучал для меня как ангельский глас. И в то же время я испытывал чувство лёгкой грусти. Прощай, любимая и неприветливая родина, не знаю, свидимся ли когда-нибудь ещё.

Ладно, это всё лирика, а голод, как известно, не тётка. Доставая из вещмешка припасы, только сейчас сообразил, что не догадался запастись питьевой водой. В дорогу с зимовья я отправлялся с кружкой и флягой самогона от Кузьмича. Воду доставал из всё того же снега. Самогон добил ещё на полпути к Архангельску, так что фляга в котомке была пустой. Да и был бы самогон – это же не вода, им жажду точно не утолишь. Вот же я дебила кусок! А ещё спецназовец, приспособленный к выживанию в любых условиях, а о такой простой вещи не подумал!