Чистилище

– Так, граждане осуждённые! Новый год через неделю, и по такому случаю в клубе к вечеру 31 декабря готовится праздничный концерт с участием художественной самодеятельности. По случаю празднования Нового года рабочий день будет сокращён. В концерте помимо осуждённых участвуют и вольнонаёмные. Почти каждый отряд делегировал участника, пока кроме нашего. Может, у кого-то есть талант к песням или пляскам? Никто не хочет поучаствовать в мероприятии?

Все молчали, молчал и я. Если решил не выделяться, то и нефиг резвиться лишний раз, лезть на рожон. Хотя другой на моём месте мог бы и заявить, что занял второе место на городском конкурсе художественной самодеятельности города Одессы и его приглашал в свой оркестр сам Утёсов. Но я поставил себе задачу спокойно отмотать срок и выйти на свободу пусть и со справкой в кармане, но полноценным, как принято выражаться, членом общества. Слышал, правда, что зэкам предлагали воевать в штрафбатах, о том и сериал неплохой видел, вот только не помню, когда их ввели. Пожалуй, к 1943-му штрафники уже вовсю проливали кровь, искупая свою вину,[27] так что при желании и я могу успеть повоевать в составе штрафного батальона, ежели поступит такое предложение. Либо дождаться освобождения и потом уже прийти на призывной, попросить зачислить меня в ряды Красной армии хотя бы рядовым. Или всё равно в штрафбат отправят как неблагонадёжного?

Блин, не навоевался, родимый. Мало тебе было чеченских баталий, теперь вот на Великую Отечественную потянуло… Да, потянуло! Если все по углам зароются, то кто Родину будет спасать?! Высокопарно? Есть немного, но суть от этого не меняется. Понятно, что и без моего участия в предыдущем витке истории СССР разбил гитлеровскую Германию, но я же сам себе не прощу такого малодушия!

Правда, ещё вопрос, доживу ли я до момента, когда передо мной распахнутся лагерные ворота. Зашлют, чего доброго, в тайгу, и откину там коньки, несмотря на своё завидное по здешним меркам здоровье. Или выйду инвалидом, каким-нибудь чахоточным, как не дождавшийся конца этапа Петрович. Может, если не косячить, и удастся прокантоваться при заводике в более-менее благоприятных условиях.

Через день, так же вернувшись со смены, обнаружил в бараке осунувшихся Меченого, Клыка и Креста. Глаза Козьева горели злобой, и он не нашёл ничего лучше, кроме как докопаться до дневального, отвесив малахольному крепкую затрещину. Митяй с криком «За что?!» улетел в угол барака.

– Было бы за что – вообще прибил бы, – пробурчал Меченый, растягиваясь на шконке.

– Пожрать бы сейчас… – мечтательно добавил Клык. – Как утром бурдой накормили, так во рту ни крошки. А я все свои запасы ещё на этапе подъел.

– У меня сухарей малость осталось, – предложил я.

– О, ништяк! А чифирёк мы сейчас на буржуйке сообразим.

Вместо чайника – принесённая кем-то жестяная банка из-под невесть как попавшего на зону яблочного повидла. Самого повидла, ясное дело, в банке и след давно простыл, а вот для кипячения воды, призванной впоследствии при добавлении заварки стать чифирём, да чтобы хватило человек на десять разом – самое то.

Кто-то из зэков, включая прибывших ростовским этапом, тоже выразил желание поделиться. Не всех успели обобрать на пересылках и на первом лагерном шмоне, нашёлся к сухарям и небольшой шматок сала, чуть менее долгоживущий продукт. Кто-то протягивает Клыку ложку с заточенной с одного края ручкой, и тот принимается резать сало тонкими кусочками, аккурат на каждого забившегося в этот угол едока.

Ну и несколько кусков сахара пришлись кстати. Так что через полчаса мы, десятка полтора зэков, сидели большим кружком, обжигаясь пили по очереди из жестянки ядрёный чифирь, закусывали чем бог послал и трепались обо всём подряд. Узнав от ростовских, что с их этапом пришёл и Туз, Меченый приподнял левую бровь:

– Так мы ж с ним в сызранском СИЗО пять лет назад в соседних камерах чалились! И чё, он уже коронованный? Ну, если завтра появится, встречу как родного.

Народ начал постепенно расползаться, готовиться ко сну.

– Мож, кто в святцы желает, граждане осужденные? – поинтересовался Крест, который невесть как умудрился протащить в зону истрёпанную колоду карт.

– А на что? – Это очухавшийся Митяй решил проявить интерес к карточным играм.

Ой, балбес… Но отговаривать его – себе дороже, блатные могут не простить.

– А чё ставишь?

– Сахар есть.

– Отлично, а я кисет махры.

– Дык я ж не курю!

Вот наивный чукотский мальчик! Он ещё надеется выиграть этот самый кисет! Святая простота, как говаривал кто-то из еретиков, когда старушка подкинула в его костёр дровишек.

– Махра завсегда сгодится, обменяешь на что-нибудь, – щербато оскалился Крест.

Уверенный в итоге карточной игры, я помочился в стоявшее в тамбуре ведро, которое надлежало опорожнить всё тому же Митяю либо Витьку, и залёг на нары. Только накатила дремота, как был разбужен криком Митяя:

– Ты чего, Крест, шельмуешь?!

Я с трудом выбрался из забытья, повернув голову в сторону закутка, где засели картёжники.

– Чё ты сказал, падла? – с угрозой поинтересовался Крест.