Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)

Желание меняться с некоторых пор росло в Кирилле день ото дня, медленно, но неуклонно. Правда, и деваться было некуда, Шура не оставил ему выбора. Невозможно было тут, в дремучем лесу, в заброшенной избушке, организовать жизнь и быт по-иному, тут не было другой пищи, кроме этой, не существовало иного окружения. Шура, Лантаров был в этом убежден, умышленно поместил его в закрытое пространство для испытаний, которое первоначально казалось ему местом для пыток. Но постепенно он привыкал и стал относиться к лесному жилищу как месту с иным способом жизни. Странным, диким, убогим, но имеющим право на жизнь в силу сложившихся обстоятельств. Незаметно для себя он стал думать, размышлять, но совсем не так, как до аварии. Также незаметно приобщился к книгам – они отвлекали от скверных мыслей. Его взгляд задержался на стенах – и он внимательно прочел один из плакатов, на который прежде не обращал внимания.

«Личный пример – это не главный способ повлиять на других людей. Это просто единственный способ» – Альберт Швейцер. Мужественное и благородное лицо автора он тотчас узнал, вспомнив книгу об Африке, которую рассматривал в больнице. Лантаров подумал: действительно, Шура пытается повлиять на него не наставлениями и рецептами, как те же врачи в больнице, а своим образом жизни, неукоснительным следованиям правилам, которые он сам для себя создал. И как только ему это удается? Наверное, это и есть обретение внутреннего Бога, о котором он часто говорил…

Теперь Лантаров без стеснения расспрашивал Шуру о книгах и просил совета, что почитать. Указывая парню тома на полках, Шура как бы ненароком спросил:

– А ты знаешь, зачем хочешь почитать?

– Ну скажем, убить время, узнать что-то интересное… – Кирилл чувствовал себя школьником у доски.

Шура поощрительно улыбнулся.

– Вообще, существует разные способы получения знаний. Во-первых, это личный опыт – ты это ощутил… Во-вторых – это доверие и авторитетам. То есть к книгам, предписаниям мудрых. Условно – это второй уровень, он предполагает уже определенные усилия ума. Наконец, самый важный уровень – размышления, в основе которых – беспристрастный анализ и логика. Когда человек мыслит, подвергая сомнению и анализу все, он развивает в себе способность к синтезу действительности. А если он еще и сохраняет при этом спокойствие духа – ему уже точно ничего не грозит.

– Ну это, как ты приблизительно… – Лантаров ухмыльнулся.

– Парень, тебе точно уже пора ходить без костылей! – Шуре определенно нравилось такое настроение подопечного. – Нет, мне еще далеко до такого уровня… Годами я искоренял свои гадкие привычки и до сих пор, как ты успел сам убедиться, еще не всех демонов победил…

2

Каждый день на несколько часов Шура отправлялся к Евсеевне, чтобы помочь ей подготовиться к весенней распродаже растений, и Лантаров опять брался за его дневник, который словно ждал его.

«Немногим выпускникам-лейтенантам удается поехать туда, куда они хотят. Но это правило не распространялось на лейтенанта Мазуренко, пусть и диковатого, зато отлично знавшего насущные нужды своих командиров. Среди прочего, война научила меня разговаривать с офицерами на одном языке, ведь близость смерти уравнивает и сближает всех участников жестокого действа… Холеное лицо капитана Лисицкого вытянулось от изумления, когда я с наглой ухмылкой назвал Кременчуг желаемым местом своей будущей службы. Тем не менее, ротный не вычеркнул мою фамилию из списка, как большинство иных фамилий. И в то время как около сорока человек получили предписания в сумрачный далекий Кировабад с его холодными, пронизывающими ветрами, вездесущим песком и рыбьим, почти полоумным существованием, я направлялся в свой родной солнечный Кремень. Ощущение полного, безмятежного счастья усиливалось еще и потому, что меня и Веру ждала заботливо приготовленная моей матушкой комната в квартире. Обняв молодую жену, я показывал ей в окно кусочек песчаного пляжа и несколько кряжистых дубов на краю Приднепровского парка. В таком оазисе посреди раскрашенной в пестрые августовские цвета природы можно было подумать и о собственном потомстве… И когда на рассвете я в новом спортивном костюме бежал мимо притихшего городского фонтана, чтобы провести в роте зарядку, меня охватывал умопомрачительный восторг. Я так ловко обустроил свою жизнь, что обрушившееся на мою голову счастье порождало шальные мысли о собственной исключительности. Наконец, когда через несколько месяцев я получил должность командира роты, пройдя путь, который обычно занимает у офицера пару-тройку лет, я погрузился в облака сладкого, неземного блаженства. Обласканный Фортуной, я бредил героической биографией и упорно ждал приближения судьбоносных поворотов. Даже события, мелькавшие вокруг осатанелыми декорациями, казались не такими уж важными. Окончилась афганская война. «Ну что ж, – думал я, – мир не стал добрее и рациональнее, а значит, рано или поздно труба все равно позовет меня туда, где позволено убивать».