Чистка

После него выступал Иван Лудри, заместитель начальника Морских сил РККА. Заговорщик и ближайший сообщник Ивана Кожанова, выступавшего ранее. Через несколько месяцев Лудри изобличит Кожанова как своего сообщника, но на момент проведения военного совета они оба еще пользовались доверием власти. Он решил добавить кое-что новое в обсуждение, подняв тему вредительства в научно-исследовательской работе, о конструкторском бюро. Лудри говорил, что Тухачевский присвоив себе почти монопольный контроль над новыми разработками военной техники и оружия, через Особое техбюро, посадил туда всяких авантюристов. Если были толковые наработки, то их выпуск затягивался, Лудри говорил: «На вооружении ничего нет. Даем план на 30 млн. План 1932 г., план 1933 г., план 1936 г. фактически один и тот же план. План остается планом. Работа ведется? Очевидно, нет. Следующий более серьезный вопрос – особой техники.» Речь шла о минах, торпедах, боевых катерах и т.д. На теме кадров он закончил и передал слово Исааку Гринбергу, члену военсовета 1-й авиационной армии резерва главного командования и заговорщику.

Гринберг осудил бездействие командиров и политработников, много знали и не сигнализировали и он добавил интересное о Гамарнике: «Я прямо скажу другой факт: не то, что Гамарник – враг, но я узнал совершенно случайно из беседы с т. Ильиным, который сидит здесь, о том, что Гамарник в 1923 г. не боролся за генеральную линию партии, а так, вроде болтался, а при возможности выступал за троцкистов.» Он также набросился на ряд военноначальников, за их пренебрежение политработой: « Вот т. Седякин, он здесь сидит, выступал он на пленуме Совета. Что он наговорил? Стенограммы, к сожалению, у меня нет. Но, грубо цитируя, он сказал, что политическая работа снижает технический уровень. Вот Яков Янович Алкснис, надо и его покритиковать. Он – очень преданный человек, много работает, но вот он выступал на совещании начальствующего состава МОНИ. Он говорил: «Устав германской армии говорит, что в бою военная воля должна быть значительно важнее рассудка». Он с этой теорией солидаризируется и эту теорию начинает произносить с данной ему трибуны. Как бы это сделать, чтобы больших людей поправлять?»

Далее говорил Михаил Левандовский, командующий Закавказским военным округом и троцкистский заговорщик. Он рассказал как «боролся» и «вытуривал» врагов из своего округа. По его словам, когда выпирали одних, прибывали другие, которые опирались на поддержку Фельдмана и Гамарника. Он нашел причину широкого проникновения врагов на важные должности: «Я хотел сказать о причинах, почему враги нашей партии, враги народа, предатели и изменники Рабочей-крестьянской Красной армии довольно продолжительное время находились в наших рядах. Здесь было сказано относительно ослабления роли политического аппарата в наших частях, в частности и в Закавказском военном округе». Затем у него состоялся диалог со Сталиным, который просил не спешить с выводами, насчет фамилий врагов: «Левандовский. В тех материалах, которые были розданы, там фигурируют фамилии некоторых товарищей, которых называли враги, – это Векличев, Тодорский. Мне кажется, надо потребовать, чтобы они рассказали, почему в устах врагов народа фигурируют их фамилии, почему враг называет их имена, почему он делает на них ставку.

Сталин. Мы как решаем вопрос об аресте? Бывают случаи, что называют фамилии, но могут назвать случайно. Мы проверяем. На пример, Ефимов назвал Кулика. Мы спросили: правильно он назвал? Он сказал, что он ошибся. «Почему?» – «Мне казалось, что его можно было бы завербовать». Вы говорите о Векличеве. Как он его назвал? Как человека, которого можно было бы завербовать.

Левандовский. Тодорский.

Сталин. Правильно. Они в ряду преступников могут назвать и наших людей. Многие из них, сидя, продолжают с нами борьбу, не всех выдают. Вы знаете, что Тухачевский часть выдал, потом стал больше выдавать. Фельдман часть выдал, потом стал больше называть. Корк не сразу назвал. Поэтому мы чувствуем большой долг ответственности, как бы не ошибиться. И мы вовсе не думаем, что каждая строчка показаний преступника для нас закон. Мы это проверяем перекрестно, всячески, потом совещаемся и после этого решаем вопрос.

Левандовский. Тов. Сталин, я не говорю об аресте сейчас же, я говорю, поскольку враги называют их фамилии, надо, чтобы они в своем выступлении облегчили положение и партии, и Красной армии и сами сказали. Какое может быть доверие к этим людям?! Я думаю то, что я сказал, переживает большинство из нас.

Сталин. Я вам скажу больше, если некоторые товарищи разовое заявление сделают, то это для нас не закон. Мы все проверяем перекрестно.»