Чисто конкретное убийство

— Потому что он вечно все критиковал, упрекал, бранил, доброго слова из себя не выдавил. Обычной искренней похвалой он бы просто подавился. И еще он постоянно был надут смертельной серьезностью, ведь недаром говорят, что серьезность — щит дураков… Может, у него просто не было чувства юмора. Меня это очень угнетало. Я прекрасно помню: как только он оказывался поблизости, в воздухе повисала какая-то тяжесть. Я так это воспринимала и почти что начинала бояться. Поэтому я с ним контактировала как; можно меньше, делала все, что угодно, чтобы удрать куда-нибудь подальше. Хотя надо отдать ему должное, он знал и умел множество разных вещей! Но всегда все лучше других, никто не имел права знать больше, последнее слово должно было оставаться за ним. А если он чего-нибудь вообще не знал и не мог узнать, тема мгновенно переставала существовать, становилась не важной, неприличной, и только хам мог вести разговоры о чем-либо подобном. Или чем-то таким заниматься.

Возняк вдруг понял, что в своей погоне за убийцей он попутно открыл мотив убийства. Гениально! Конечно! Этот великолепный скелет, безупречный череп, безукоризненные зубы… Покойник оказался более совершенным, чем убийца, мерзавец не мог этого вынести и должен был сжить конкурента со света!

Ах, добраться бы до него поскорее…

— Все, я поняла! — воскликнула вдруг Марленка. — Садизм!

Возняк чуть не сломал себе зуб о сливовую косточку.

— Что садизм?

— Эти красивые дурочки. Он себя с ними вел, как садист. Так с ними нежничал… этакое благожелательное божество. Он хотел, чтобы женщины в него влюбились. Ему не приходилось долго стараться. Они уже питали колоссальные надежды, до дрожи, каждая думала, что она одна-единственная в мире, и ждала продолжения, а тут — фигушки. А он над ними психологически измывался: ведь одурманенная идиотка кидалась ему в объятия, а он — как истукан, с каменным лицом стряхивает их с себя и никакого будущего. Слово даю, что один раз я такой момент видела! Она должна его обожать, но без взаимности — он так пожелал. По-моему, это садизм и жестокость, я тогда над этим не задумывалась, но просто чутьем поняла его характер. Как животные понимают. И не любила дядюшку, не задумываясь.

Возняк определенно почувствовал, что этот злодей ему страшно не нравится, и искать его комиссар будет с удвоенным старанием. Пусть только наконец установят личность жертвы!

Он решил сделать фоторобот черноволосой валькирии, потому что найти ее фото не было никакой возможности, а такая назойливая баба об этом самом Бартоше должна знать больше остальных. Марленка охотно выразила согласие, она отлично помнила эффектную обожательницу дядюшки — как цветущую в прошлом, так и постаревшую и апатичную. К тому же в распоряжении Возняка была еще и Эва Гурская, заинтересованная темой.

Наконец собеседники перешли к десерту и с жаром переключились на разговоры о собаках. И сразу им стало намного приятнее…

* * *

Превратив квартиру в склад макулатуры, Баська нашла своеобразный документ. К копии завещания двоюродного дедушки был приколот листочек, адресованный лично ей, из которого следовало, что в случае, если тетя Рыся покинет сию негостеприимную юдоль слишком рано, то имущество, отписанное ей в завещании, должно перейти к ее сыну, Анзельму. Двоюродный дедушка рассчитывал, что Баська проследит, чтобы это распоряжение было выполнено.

Баська пришла в ярость.

— Чертова холера, везде битая и драная, — рычала она сквозь стиснутые зубы. — Сыночек сучий, Зельмусь паршивый, было такое чмо, как же, помню! Красотой уродился в матушку, мерзость такая… Да хрен я вам прослежу, меня же удар хватит! Может, мне его еще разыскивать, а?!

Она стукнула кулаком по столу, на столе подпрыгнула, упала и разбилась на полу рюмка, с комода слетела куча бумаг. Металлическую пепельницу, которая начинала свою карьеру завинчивающейся крышкой от какой-то банки, Баська попыталась выкинуть в окно, но пепельница отрикошетила от рамы и вернулась, сея вокруг окурки. Немножко пепла просыпалось Баське в туфли.

— И какое еще, к чертям собачьим, имущество для этого косоглазого мерзавца, еще чего!..

Я придвинула поближе свой стакан чая, до моих туфель пепел не долетел, поэтому я сидела спокойно.

Патрик принялся подбирать макулатуру с пола.

— Может, она еще жива, — утешил он, — и паршивец тебе не понадобится…

— Да что там жива, какое там жива, она что, Кощей Бессмертный?! Ей сто лет!!!

— Всего-то девяносто шесть.

— Откуда ты знаешь?!

— Да где-то здесь, в этих бумагах, мне попалась на глаза ее дата рождения…

Баська издала душераздирающий стон и попыталась стукнуться обо что-нибудь головой, но ничего подходящего рядом не оказалось: к комоду она сидела боком, а стол был далеко. Тоже заваленный бумагами, поэтому не очень-то твердый.