Чистота

На кладбище резко увеличилось количество крыс. Они стали попадаться на глаза. По мнению Гильотена, крысы покидают это место. Рабочие обзаводятся кошками. В каждой палатке есть хотя бы одна, правда, даже Лекёр, по-видимому, не знает, где горняки их раздобыли. У своих субботних подружек, наверное, у своих красоток. Иногда инженеру кажется, что среди кошачьего племени он замечает Рагу, делающего в сумерках обход территории, но на расстоянии все кошки похожи друг на друга. Ночью они устраивают грандиозные баталии. Одного кота задрали, но убито и множество крыс, чьи тела, целиком или по частям, валяются в растущей все выше траве, а бывает, специально положены на ступеньки склепов в качестве трофеев.

Начата новая общая могила – по счету четырнадцатая – неподалеку от южных галерей. Кроме того, инженер решает вскрыть первый из частных подземных склепов. Он отбирает небольшую команду – Слаббарт, Билоо, Блок и Эвербу – и ведет их к западным склепам, что под окнами домов на Рю-де-ля-Ленжери. Они начнут с семейства Фласелей. Гробница была запечатана в 1610 году. С помощью стамески и деревянного молотка разбит застывший строительный раствор, который держит камень, и надгробие чуть подается. Затем под него подсовывается стальной лом, и рабочие напирают, пока камень не сдвигается. Вниз опускают лестницу, она едва доходит до дна. Склеп, судя по всему, имеет размеры, какие и подобают усыпальницам аристократов. Первым спускается Ян Билоо. Чем он ниже, тем хуже горит огонь. Где-то в конце лестницы пламя полностью затухает. Те, что наверху, зовут горняка, он не откликается. Тогда Жан-Батист и Ян Блок лезут за ним. Они задерживают дыхание, словно глубоководные ныряльщики. На ощупь находят тело горняка, волокут его, бесчувственного, вверх по ступенькам, пока Эвербу и Слаббарт не принимают у них тяжелую ношу. Билоо приходит в себя почти сразу же, но все трое – он, инженер и Ян Блок – несколько минут сидят, согнувшись, на траве у склепа, отплевываясь и шумно втягивая воздух.

Позже на кухне у пономаря Жан-Батист набрасывает чертежи приспособлений для дыхания – масок с фильтрами из очищенной шерсти ягнят или измельченного древесного угля. А также более сложного устройства: закрытого шлема с трубкой для дыхания и клапаном, который позволил бы выходить наружу выдыхаемому воздуху. Инженер пытается заинтересовать Лекёра своими идеями, но мысли товарища витают где-то далеко.

– Месье Лекёр измучен, – говорит Жанна, возможно, более резко, чем ей хотелось бы. – Все измучены.

Жан-Батист кивает. Конечно, она знает об Элоизе Годар, весь квартал знает, хотя только Арман готов говорить с ним на эту тему. Инженер складывает чертеж и убирает в карман.

Лекёр сонно улыбается им обоим.

– Мы, Лекёры… – начинает он, – мы, Лекёры…

Потом пожимает плечами и, отвернувшись, вновь глядит в окно.

Глава 12

Каждое утро в прозрачных сумерках весенних зорь Жан-Батист просыпается после глубокого сна рядом с Элоизой. Иногда, пробудившись, он видит, что она на него смотрит, улыбается ему. А бывает, он проснется первым и лежит неподвижно, рассматривая милую неправильность ее черт, скрытую загадку ее сомкнутых глаз. После, когда она их откроет, ее взгляд, все еще обращенный к уходящим сновидениям, часто омрачен какой-то грустью – грустью, которую она всегда отрицает, если он спросит. Они лежат, разговаривая сухими губами о личных, несущественных вещах. Сухими губами целуются. Для него это подобно лекарству – эти утра, данные ему словно в подарок, эта щенячья теплота под одеялом, птичье пение на крыше соседа, стук второго сердца рядом. Он почти не замечает, как мало стал обращать на что-то внимание, сколь многим за пределами этой комнаты он перестал интересоваться.

Если Мари вспоминает, что жильцам надо принести поесть, Жан-Батист и Элоиза завтракают вдвоем в комнате. Если же забывает, то Элоиза остается в постели, а он ест на кладбище с Жанной, Манетти и Лекёром. Ему всегда хочется знать, что Элоиза делала днем, пока его не было. Каждая мелочь обретает в его сознании исключительную значимость. Ему недостаточно услышать, что мадам Моннар жульничает, играя в трик-трак, он хочет узнать, как именно она это делает. С помощью костей? Или шашек? А после того, как две женщины сидели весь день у окна и вышивали, он просит, чтобы ему рассказали, что именно они вышивали и каков был узор. Розовые бутоны? Зигзаги? Павлиньи хвосты?

– О чем вы разговариваете?

– О тебе, конечно.

– Обо мне?

– Да нет, конечно. О тебе – никогда.

– О Зигетте?

– Случается.

– И о месье Моннаре?

– Бывает, и о нем тоже. О ценах на хлеб, о том, пойдет дождь или нет, о том, что лучше помогает от запоров – сенна или крушина.

– Ты снова сделала ее счастливой.

– Нет, Жан, не сделала. Ты ведь и сам знаешь, что не сделала.

Через месяц после появления Элоизы в доме на Рю-де-ля-Ленженри, сидя в постели с чашечкой кофе, налитой из расписанного розами кофейника, она говорит, что хочет пойти в театр. Ведь он ей обещал, правда? Жан-Батист кивает. И отправляется к Арману. Арман все знает про театры.