Он посмотрел в газету. «Администратор медиапродаж». «Маркетинговый консультант». «Групповой аналитик». Нормальные работы, кажется, исчезли. «Координатор по работе с молодежью». Он сложил газету напополам.
– Ступишь не на ту дорожку, и Пит выставит тебя за дверь.
– Он и так хочет, чтобы меня здесь не было.
– Да, но если я скажу, что ты остаешься, ты останешься, но лучше следи за собой.
Пропавшего мальчика из Лаффертона показали по «Скай Ньюс». На фотографии – невыразительный, маленький парнишка с курносым носом и серьезными глазами. Школьный пиджак. Галстук. Все чистенькое.
Энди посмотрел в это мягкое девятилетнее лицо. Он вспомнил людей за решеткой. Что бы они сделали с мальчиком типа него. Что они уже сделали со многими. И даже если эти заперты на все замки, столько же остается снаружи.
Он сел.
Ли Картер. Он видел дом. Машину. Включившийся фонтанчик. Ковер с толстым ворсом. Сверкающий бар в углу комнаты.
Только он уже прошел через это, когда был пацаном, он все хотел, хотел, но никак не мог получить, а сейчас его это не волновало. Он может пойти работать на Ли Картера, а потом что? Кроме того, его не интересовали скачки и те люди, которые ими занимались.
Должен быть другой путь.
Отряд мужчин в ковбойских шляпах пронесся по экрану, поднимая клубы пыли. Энди поднялся. Вестерны были одной из тех вещей, которые он не переносил.
В доме все еще висело напряжение. Он услышал, как тарелка с грохотом отправляется в раковину.
– Увидимся, – крикнул он. Ответа не было.
Он снял свою шерстяную куртку с крючка и пошел по холодной, неприглядной улице навстречу огням «Окса».
Там было битком, и все говорили про мальчика. Энди взял пинту и заказал пирог с бобами и картошкой.
– Бедняга.
– Они найдут его.
– Считаешь?
– Я не сказал, что они найдут его живым.
– А, понятно.
– Черт, бедные родители. И вообще, чем Лаффертон так провинился? После всего того, что случилось в прошлом году, второй такой встряски он не заслуживает.
– Это не останется на местном уровне.
– Почему? Кто сказал?
И так без конца. Теперь лицо мальчика стояло у него перед глазами, он не мог от него избавиться. Он хотел что-то сделать, но он ничего не мог, до тех пор, пока они не начнут собирать людей, чтобы прочесывать Старли, или Гайлам Пик, или Холм… Он пойдет туда, если они начнут. И это все из-за того – как он сейчас внезапно осознал, – что ему некуда было себя деть. У Мишель он чувствовал себя в тюрьме чуть ли не худшей, чем раньше, потому что ему нечем было заняться. Там он был на улице, в огороде, с девяти до пяти. Каждый день перед ним стояла задача. Он должен начать что-то делать. С завтрашнего дня.
Ему принесли тарелку с целой горой еще дымящейся еды. Пирог сочился коричневой подливкой. Со стороны доски для дартса раздались веселые крики. Когда он закончит, он отнесет туда выпивку и поиграет. Мишель все равно не захочет его видеть раньше одиннадцати.
Он разрезал пирог, наблюдая, как мягкое тесто медленно проваливается вниз под собственной тяжестью.
Пятнадцать
– Дорогая?
– Алло, мам. Да, я здесь.
– Это, наверное, очень раздражает, когда люди спрашивают у тебя это все время… Как ты себя чувствуешь?
– Ты знаешь, как я себя чувствую, – Кэт перенесла свой вес с одной ноги на другую и обратно, но режущая боль у нее в паху не уменьшилась. – Ребенок лежит прямо на нерве и не двигается. Извини, не хотела огрызаться.
– Дорогая, я предполагаю, что ты вряд ли сможешь меня выручить в субботу утром, да? Просто Одри меня так подвела, и я правда не знаю, хватит ли нам людей…
– Напомни мне, что будет в субботу утром?
– Выставка от хосписа в Блэкфрайар Холл… С десяти до четырех, и я бы не стала просить тебя, ну и даже говорить не стоит, что тебе надо будет просто сидеть на стуле и разговаривать с людьми, и раздавать буклеты, и так далее, я не ожидаю, что ты будешь подавать кофе и чай и что-то в этом роде.
– Очень любезно с твоей стороны. Проблема в том, что ребенок должен родиться в воскресенье, и одна мысль о том, чтобы сидеть на стуле или стоять дольше пяти минут, представляется мне крайне мрачной, если честно.
– Ну а чем ты будешь заниматься? Это хоть заставит тебя перестать об этом думать.
– Мама, ничего меня не заставит перестать думать о рождении ребенка, кроме рождения ребенка.
– А ты еще чем-нибудь занимаешься?
Кэт закрыла глаза. После ухода на пенсию из Национальной службы здравоохранения Мэриэл Серрэйлер заполнила свою жизнь волонтерской работой. Она сидела в комитетах, была членом и общественным секретарем хора Святого Михаила Лаффертонского собора, а также председательствовала в местном хосписе. Кэт вспомнила, что она говорила ей про субботнюю выставку. Хоспису нужна была новая пристройка для дневного стационара; уже были созданы планы зданий и макеты, но собрано настолько мало денег, что в Блэкфрайар Холле в центре города решили сделать выставку с планами. Друзья Хосписа будут предлагать там напитки, а также розыгрыши и лотерею, надеясь на то, что привлекут новых спонсоров.
– Рано или поздно тебе придется уйти на пенсию, как Пчелиной Королеве, – устало произнесла Кэт.