Чистые струи

Семь лет Николай получал от брата редкие и краткие почтовые послания. Он мысленно видел Василия таким же, как в день похорон матери, и известия о том, что брат женился на какой-то Марине, что у него появился сын, а спустя два года второй, его мало тронули. Он привык к своей отчужденности в отношениях с братом, отошел от него так далеко, что все более тончающая ниточка родства уже почти не ощущалась.

Сейчас Николай был в отпуске и ехал в родное село по той простой причине, что ему все чаще и чаще стала сниться мать — маленькая, безропотная женщина, умоляющими глазами смотревшая на него, когда Василий расспрашивал о подвигах отца-танкиста.

В половине пятого Николай вышел на своей станции. Он шел по новому бетонному тротуару и удивлялся внезапности перемен: вокзальчик, бытовавший за добрых полкилометра от села, оказался чуть ли не в центре его — появились целые улицы новых двухквартирных домов; бывший пустырь у вокзальчика превратился в товарную станцию со своей особенной, серьезной жизнью, которую подчеркивал то и дело позванивающий козловый кран; обособленно и привольно светлело силикатным кирпичом четырехэтажное здание средней школы.

Николай шел туда, где был домик, в котором он вырос, в котором остался с матерью Василий, когда он уехал поступать в институт, в котором остался брат, когда мать унесли на кладбище. Он шел медленно, внутренне противясь предстоящей встрече с братом и его семьей. Не лучше ли, подумал он, пойти сразу к матери, а потом — на поезд? Но что-то неприятное даже самому себе было в этой мысли.

На месте материнского домика стоял высокий, еще в опалубке, фундамент. И перед этим фундаментом, и за ним были такие же фундаменты, видимо, всю старую улицу снесли сразу и сразу строили заново.

Николай узнал от прохожих, что дом брата — третий от нового клуба. Он уже заметил краешек его фронтона и остановился, приводя в порядок немного запыленный костюм, а когда поднял голову — увидел брата. Тот улыбался, и в улыбке его, кроме радости встречи, ничего не было.

— Коля!.. — тихо сказал он, наверное, еще не вполне веря своим глазам.

— Да, я… — растерянно отозвался Николай. Симпатичный, слегка курносый мужчина стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу. Откуда это у вечно худенького Васьки прямые крепкие плечи, налитая даже не силой, а совершенной мощью загорелая шея, грудь, на которой не застегивается не только верхняя, но и вторая пуговица серой шерстяной рубашки? У Николая бегали мысли. От этого он не понял мгновенного порыва брата, пропустил момент естественных объятий и почувствовал страшную неловкость, стиснутый сильными руками Василия.

Младший брат нес чемодан и как-то изучающе и по-детски уважительно поглядывал на Николая. Может быть, точно так это выглядело и тогда, когда Николай приезжал на первые студенческие каникулы.

Они вошли в калитку, прошли по еще не убранному от строительного мусора двору с неровными пятнами оставшейся кое-где муравы, поднялись на новое крыльцо.

— Знаешь, давай сначала… на кладбище сходим.

— Конечно сходим… — Василий полуобернулся на глухой звук открывшейся внутри коридора двери. Они чуть потеснились, выпуская на крыльцо удивленно взглянувшую на Николая женщину.

— Вот, Марина, братишка… — Василий глядел на жену с той же открытой радостью, с которой встретил Николая.

— Ну а что же вы здесь стоите?! — Голос у нее оказался мягким, застенчиво-извинительным. Она была еще совсем молода, без каких-либо морщинок на чуть сухоньком округленном лице. И совсем не портили, а только добавляли ее лицу доброты и еще чего-то милого частые крупные веснушки. — Ну ты, Васька!.. — укоризненно покачала она головой и, рассмеявшись, протянула Николаю руку — Марина… Проходите, Николай!

Она провела Николая в дом.

— Ради бога, не разувайтесь! Я сейчас! — проскользнула на кухню, вернулась с большой капроновой сумкой и, как-то лукаво полуулыбнувшись-полукивнув Николаю, отдала ее Василию.

Пока отсутствовал брат, Николай почти бездумно сидел на диване, то перелистывая яркие детские книжки, то разглядывая простое убранство зала. Мебели было немного. Только самое необходимое. Но все было в порядке, на своем месте.

Марина почти не выглядывала из кухни, и, судя по шуму воды, звяканью крышек, дел у нее было много.

Засиделись мужички! Марина давно уже детей уложила. Сама, виновато и сонно улыбаясь, заглянула напоследок в кухню («Надымили-то как, господи!») и ушла в спальню, а они все ткали причудливый ковер разговора, не касаясь, однако, ничего такого, что могло бы хоть чуть-чуть испортить приятность вечера, подливали и подливали в ставшие уже матовыми фужеры светлое душистое вино, давили в толстой стеклянной пепельнице дорогие сигареты и тут же вытряхивали из пачки пару новых — по одной на брата.

Николай с каким-то восторженным наслаждением вспоминал:

— А второй раз ты в Щукинке тонул! Помнишь?

— Угум… — затягивался Василий и щурил темные ласковые глаза.