Чистый углерод. Алмазный спецназ - 2

Он вспомнил Эль-Бахлак, пьяного до остекленения Лаврика, услышанное за минуту до его появления печальное известие об убийстве террористами некоего советского генерала (передававшего на сторону поступившее для местной армии оружие, о чем знали считанные люди). Вспомнил успевшего выстрелить себе висок легендарного генерала Санчеса, тоже человека из учебника новой кубинской истории. И повторил:

— Понимаю…

Мванги, глядя куда-то вдаль, протянул:

— Тридцать с лишним лет назад все казалось проще. Достаточно добиться свободы…

Ну да, подумал Мазур. Все по классикам, которых Булу Мванги никогда не читал: бунтовщики были молоды, им казалось, что одной лишь свободы достаточно, чтобы уподобить раба Богу…

Беда только в том, что если человек — раб, он и остается рабом, правда, уже не людей, а разных грехов и пороков, но это дела не меняет.

И если б только казнокрадство… Кровь. Кровь алая, в количестве, не умещающемся в сознание. Более миллиона погибших в одной из близлежащих стран, когда одно племя решило под корень извести другое. Несколько гражданских войн в четырех странах — снова миллион покойников. Не так уж и давно закончившаяся война (угольки которой еще кое-где тлеют), которую называли по-разному: Первая мировая африканская, Вторая конголезская, Великая африканская. Гремела восемь лет — с участием десяти стран. Более пяти с половиной миллионов только убитыми. Дикие зверства.

Между прочим, именно на этой войне бесследно сгинул Франсуа Петрович Помазов, афрорязанец, подполковник военной разведки. А главное — все эти горы трупов, реки крови, пожарища на полнеба и полнейшее несоблюдение каких бы то ни было конвенций уже не имели ни малейшего отношения к былой схватке двух сверхдержав — поскольку случились на протяжении последних пятнадцати лет. И безусловно, не были «тяжким наследием колониализма» или «тяжким наследием борьбы двух империй». Свое, собственное, порой бравшее начало в те времена, когда в Черной Африке вообще не было ни единого белого…

— Адмирал, — тихо сказал Мванги. — Если обратиться и к вашей истории, и к нашей… У вас никогда не возникало мысли, что все было зря?

— Она пару раз маячила на горизонте, — признался Мазур. — Но я ее всякий раз прогонял. И не думаю, что в будущем случится иначе. Все было не зря! — вырвалось у него.

— Согласен, — сказал Мванги. — Но позавчера мы его расстреляли… Знаете, очень давно его и моих родных и близких каратели уложили в одну канаву… Да… — он словно проснулся, заговорил совершенно другим тоном, деловым, четким: — Мне говорили, вы хотели бы получить копии всех материалов, что у нас есть на министра внутренних дел?

— Если это возможно, — сказал Мазур.

— Почему бы и нет? — он полез в боковой карман белоснежного пиджака. — Вот, целых три флэшки, — и ухмыльнулся грустно-философски. — Забавно как-то получается. Я научился без запинки выговаривать слова «флэшки» и «гигабайты», я немного работаю с ноутбуком — а самый обыкновенный телефон, еще с вертящимся диском, я впервые увидел в девятнадцать лет, когда мы разгромили полицейский участок… Да, вот что. К сожалению, использовать эти материалы, возможно, и не удастся. Хотя там проходит не только покойный, но и его сообщники, а они-то живы…

— Покойный?

— Да, — сказал Мванги. — Застрелился вчера. Нет, на сей раз мы ни при чем. Не та была персона — обыкновенный дешевый ворюга, однажды поддавшийся искушению. Примитивная сволочь… впрочем, проявившая, нужно признать, определенное мужество и любовь к семье. Понимаете, взять его тихо не удалось. Кто-то недодумал, и группа захвата нагрянула к нему домой. Охрана стала отстреливаться, он все понял и долго не колебался. Теперь нам его денежек не достать, как мы намерены это проделать со счетами Кавулу. Его счета открыты в Европе на жену, а у нее, изволите ли видеть, свой честный бизнес, все замотивировано так, что комар носа не подточит, — он протянул со злобной мечтательностью. — Древние китайцы все же однажды поступили очень умно… Вы знаете эту историю?

Мазур кивнул. Он знал. В древние времена очередной император принял очередной закон: вместе с уличенным в казнокрадстве чиновником казнили всех его близких: родителей, жену, детей, братьев и сестер, племянников и племянниц. В этом не было ни капли садизма, ни даже жестокости. Один холодный расчет. Казнокрадство теряло смысл. В прежние времена казнокрады поумнее — а глупых среди казнокрадов водится мало — на всякий случай зарывали нахапанное в укромном местечке, доверив тайну кому-то из самых любимых и надежных родственников. Даже если виновный был уличен и лишался головы, в доме у него находили лишь ломаный грош. Теперь так делать стало бессмысленно: воспользоваться кладом было бы просто некому. Полностью казнокрадство искоренить не удалось, конечно, но воровать стали на порядки меньше, так сказать, на красивую жизнь, и не более того…

— Конечно, кое-кого мы возьмем за глотку… — сказал Мванги, — кое-кого…