Чочара

Приближался конец декабря, и как раз на рождество к нам пришли англичане. Это были не те англичане, которые держали фронт возле Гарильяно, а двое военных, бежавших, как и многие другие, через горы и оказавшихся у нас, в Сант Еуфемии, как раз утром 25 декабря. Погода все стояла чудесная — холодная, сухая и ясная, и вот утром, выйдя из своей хижины, я увидела, что беженцы и крестьяне окружили двух молодых иностранцев: один из них был маленький блондин с голубыми глазами, прямым и тонким носом, красными губами и острой русой бородкой; другой — высокий и худой, с синими глазами и черными волосами. Маленький блондин немного говорил по-итальянски и рассказал нам, что они англичане, что он офицер, а другой — простой матрос, что их высадили у Остии, вблизи Рима, чтобы взорвать динамитом кое-какие из принадлежащих им, итальянцам-беднякам, сооружений, что они и сделали, но, когда вернулись на берег, корабля не было, и им, как многим другим, пришлось бежать и скрываться. Дождливые дни они провели в доме у крестьянина возле Сермонеты, но теперь, в хорошую погоду, хотели попытаться перейти линию фронта и добраться до Неаполя, где находилось их командование. Вслед за этими объяснениями последовали бесконечные вопросы и ответы. И беженцы и крестьяне хотели услышать, как идет война и скоро ли она кончится. Но эти люди знали не больше нас: несколько месяцев они провели в горах среди неграмотных крестьян, едва ли слышавших, что вообще где-то идет война. Когда беженцы убедились, что эти двое ничего не знают, но нуждаются в помощи, все понемногу рассеялись, повторяя друг другу, что эти люди — англичане и поэтому опасно иметь с ними дело, кто-нибудь может донести и, если до немцев дойдет, что здесь были англичане, может случиться что-нибудь нехорошее. В конце концов англичане остались одни посреди мачеры в ярком солнечном свете, одетые в лохмотья, небритые, с растерянными лицами.

Надо сознаться, что и я немного побаивалась общаться с ними — не столько из-за себя, сколько из-за Розетты, но именно Розетта заставила меня устыдиться этого, сказав:

— У бедняжек такой растерянный вид, мама… сегодня ведь рождество, а им нечего есть; им, вероятно, хотелось бы провести этот день с семьями, но они не могут сделать этого… Пригласим их пообедать с нами?

Мне стало стыдно, и я подумала, что Розетта права: как я могу презирать беженцев, если веду себя так же, как они. Поэтому мы объяснили англичанам, что приглашаем их на рождественский обед, и они с большим удовольствием приняли наше приглашение.

Мне очень хотелось отпраздновать рождество как следует, главным образом из-за Розетты — ведь до того она праздновала этот день лучше, чем дочь синьоров, — и я мобилизовала для праздничного обеда все свои ресурсы. Я купила у Париде курицу и зажарила ее в печке вместе с картошкой. Затем приготовила домашнее тесто, хотя у меня оставалось уже совсем мало муки, и сделала из него пельмени. У меня было еще несколько сосисок, и я нарезала их тоненькими ломтиками, украсив крутыми яйцами. Приготовила я и сладкое: за неимением ничего лучшего, я измельчила в порошок несколько сладких рожков, смешала полученный порошок с мукой, изюмом, кедровыми орешками и сахаром и испекла в печке лепешку, оказавшуюся хотя и твердой, но вкусной. Вино я тоже купила у Париде, и еще была у меня бутылка марсалы, которую мне продал один из беженцев Фруктов у нас было много: в Фонди деревья ломились от апельсинов, и они стоили поэтому очень дешево, за несколько дней до рождества я купила пятьдесят килограммов, и мы целыми днями ели апельсины. Я подумала, что надо пригласить и Микеле, и сказала ему об этом, когда он направлялся к дому своего отца. Он сразу согласился, и мне показалось, что он сделал это главным образом из антипатии к своей семье. Но Микеле сказал мне:

— Дорогая Чезира, сегодня ты поступила очень хорошо если бы ты не пригласила этих двух англичан, я перестал бы уважать тебя.

Микеле снизу позвал своего отца и, когда тот выглянул в окно, сказал ему, что мы пригласили его обедать и что он согласился. Филиппо, понизив голос, чтобы его не услышали англичане, начал умолять Микеле не делать этого:

— Не ходи туда, ведь эти англичане — беглецы, если немцы узнают об этом, нам несдобровать.

Микеле пожал плечами и, не слушая отца, пошел к нашему домику.