Чоновцы на Осколе

— Мне кажется, в голове этого студента порядочный ералаш. Не набрался ли он «гуманизма» от тех, кто всунул в руки Каплан браунинг с отравленными пулями?

— Это ты брось! — обиделся за товарища Шорников. — Я знаю своих ребят. Просто начитался парень всего без разбору, много у него в котелке непереваренного…

— Ну, черт с ним, — махнул рукой Василий, — я хотел поговорить с тобой по другому делу. Слышал, что ты с товарищами сегодня ночью встретился с бандитами. Расскажи, как это произошло.

— Очень просто. Стрижов послал нас забрать оружие, которое ты с братом обнаружил в беседке. Бандиты, видимо, тоже туда направлялись, вот мы и встретились. Была небольшая перестрелка. Одного убили, один на коне ускакал…

— А в беседке, кроме гранат, еще что нашли? — поинтересовался Василий.

— Как же, целый арсенал в яме под полом. Два ручных пулемета с дисками и пять ящиков винтовочных патронов.

— Хорошо… А в перестрелке с бандитами кто-нибудь из наших товарищей пользовался разрывными патронами?

— А что тут такого? — пожав плечами, спросил Шорников. — Мы бьем врагов их же оружием. Я стрелял… Мне еще от покойного брата остался немецкий трофейный карабин с ящиком разрывных патронов, которыми белые стреляли по нашим партизанам. Я вынужден этими патронами пользоваться, так как других у меня нет. А карабин очень меткий, хорошо пристрелянный.

Лицо Василия просветлело.

— Ну, раз так, могу тебя поздравить с удачей: и второй бандит не ушел. Он ранен в руку разрывной пулей и доставлен из Заречья в больницу. Жаль, что нет товарища Стрижова. Нужно установить личность бандита и произвести допрос. От парня можем получить ценные сведения о главарях банды. Меры должны быть приняты срочно. Он уже пытался бежать из больницы. Да и бандиты могут его выкрасть, охрану нужно организовать.

— Допросить мы сможем и без Виктора Григорьевича, — сказал Шорников. — С охраной вот не знаю… Сейчас столько народу надо отправлять по селам. Впрочем, в больнице лежат наши товарищи, раненные бандитами, поговорим с ними. Может, их вооружить?.. Только вот больницу у нас возглавляет не очень надежный человек, хотя и большой специалист, бывший эсер…

— Хирург Османовский?

— Да, он.

Терехов и Шорников вошли в палату. Увидев их, парень с ампутированной рукой, лежавший навзничь, со стоном повернулся набок, лицом к стене. Шорников, успевший мельком взглянуть в лицо парня, молча чуть заметным кивком головы спросил у Василия: «Этот?»

Василий так же кивком подтвердил.

На лице Шорникова отразилось недоумение. Он подошел к раненому парню.

— Сивачов! Ты это?.. Как ты сюда попал?

В ответ послышались сдерживаемые рыдания.

— Ну, ну, горю слезами не поможешь! — склонился над раненым Шорников. Он заботливо натянул на парня спустившееся на пол одеяло и сел против него на свободную койку. Рыдания скоро утихли. Парень повернулся и лег на спину.

— Когда тебя успели покалечить? — спросил Шорников. — И месяц не прошел, как тебя проводили в армию, а ты уж без руки?

Парень ребром широкой ладони вытер слезы, хотел что-то сказать, но, окинув взглядом уставившихся на него всех присутствующих в палате, промолчал.

«Глупо получилось, — решил Василий, — парень при всех ничего не расскажет». Он вышел в коридор и обратился к дежурной сестре:

— Маруся, нельзя ли раненого вынести в отдельную палату?

— Отдельных палат у нас нет. А почему вынести? Он сам выходит в коридор курить. Можно его вызвать ко мне в дежурку и там поговорить.

— Сделайте это, пожалуйста, — попросил Василий.

Через несколько минут раненый парень в сопровождении сестры и Шорникова вошел в дежурку.

Сев за стол, парень попросил у ребят закурить.

— Это Иван Сивачов, — обращаясь к Василию, сказал Шорников. — Приемный сын зареченского мельника Щербатенко, работал у него батраком…

Василий свернул парню цигарку.

— Здесь нельзя курить! — запротестовала сестра.

Но Шорников, зажигая спичку, ответил:

— Ничего, Маруся, пусть покурит, успокоится. Сейчас не зима, окна откроем, комната проветрится.

Сестра вышла в коридор.

— Ну, рассказывай, Ваня, на каком фронте руку потерял? — спросил Шорников, свертывая себе цигарку.

Сивачов молчал. Широкие ноздри его грушевидного носа при каждом вдохе раздувались; под глазами виднелись следы невысохших слез.

Шорников хорошо знал Сивачова. Сиротой, еще до империалистической войны его привез мельник Щербатенко из Харькова. Поначалу пас у мельника скотину, помогал по хозяйству. За это мельник его кормил и одевал. А когда парень подрос, положил ему небольшое жалованье.

Несколько недель назад Ивана вместе с сыном мельника, Павлом, вернувшимся домой из царской армии после Февральской революции в чине подпоручика, мобилизовали в Красную Армию.

— Ну как, будем говорить начистоту, по-дружески или в Чека тебя придется для разговора отправить? — спросил Шорников упорно молчавшего парня. — Где твои документы? Почему ты поступил в больницу под чужой фамилией? Не будешь говорить, мы и без тебя все узнаем. Но тогда пеняй на себя…

Сивачов, затянувшись цигаркой, тяжело вздохнул.