Чрезвычайные происшествия на советском флоте

Читаю: «В 11 часов 35 минут 24 мая 1968 года стрелка прибора, показывающего мощность реактора левого борта, вдруг резко пошла вниз. На пульте управления главной энергоустановки находился в это время и командир БЧ-5. Иванов понял: чего он опасался, всё-таки случилось… Окислы теплоносителя закупорили урановые каналы в реакторе, как тромбы — кровеносную систему человека. Кроме того, вышел из строя насос, откачивающий конденсат. Тот самый, от которого образовались окислы».

В последующем расчёты показали, что разрушилось до 20 процентов каналов. Из этих разрушенных от температурного перегрева, — попросту говоря, сгоревших — каналов реактора теплоноситель разносил высокоактивный уран по первому контуру, создавая опасную для жизни людей радиационную обстановку. Даже во втором отсеке, где расположены кают-компания и каюты офицеров, уровень радиации достиг 5 рентген. В реакторном отсеке он подскакивал до 1000 рентген, в районе парогенераторов — до 500… Напомню, что допустимая для человека норма — 15 микрорентген. Переоблучился весь экипаж, но смертельную дозу получили в первую очередь те, кто работал в аварийной зоне.

— В марте 1998 года, спустя 30 лет после аварии на К-27, — продолжает свой рассказ Николай Мормуль, — я в очередной раз находился на излечении в Научно-лечебном центре ветеранов подразделений особого риска и встретился там со своим сослуживцем по атомным подводным лодкам на Северном флоте контр-адмиралом Валерием Тимофеевичем Поливановым. Поведал ему, что продолжаю работать над атомной темой о подводниках, и просил поделиться своими воспоминаниями и фотографиями в период службы в 17-й дивизии подводных лодок в Гремихе. Через некоторое время он прислал мне письмо, в котором рассказал об аварии на К-27. В 1968 году капитан 1-го ранга Поливанов был начальником политотдела дивизии и о событиях на лодке осведомлён был очень хорошо. Вот что он сообщил:

«25 мая 1968 года мы с командиром дивизии контр-адмиралом Михаилом Григорьевичем Проскуновым около шести вечера прибыли на плавпричал — встречать пришедшую с моря подводную лодку К-27. Это была плановая встреча, никаких тревожных сигналов с моря не поступало. После швартовки на пирс вышел командир капитан 1-го ранга Павел Фёдорович Леонов и доложил:

— Товарищ комдив, лодка прибыла с моря, замечаний нет!

Мы с ним поздоровались, а следом за командиром на причал сошли заместитель командира по политчасти капитан 1-го ранга Владимир Васильевич Анисов и начальник медслужбы майор медицинской службы Борис Иванович Ефремов. Оба, словно в нерешительности, остановились в нескольких шагах от нас. Я подошёл к ним, и после приветствий доктор доложил: обстановка на подводной лодке ненормальная… Специалисты и командир реакторного отсека едва ходят, больше лежат, травят. Короче, налицо все признаки острой лучевой болезни. Я подвёл их к командиру дивизии и командиру Леонову и попросил доктора повторить то, о чём он только что рассказал мне. Командир корабля Леонов посмотрел в его сторону и произнёс:

— Уже доложились!..

Доклад врача Леонов прерывал комментариями, дескать, личный состав долго не был в море. В море — зыбь, поэтому травят… И не стоит поднимать паники, если моряки укачались.

В это время к нам подошёл специалист из береговой службы радиационной безопасности с прибором в руках и заявил:

— Товарищ адмирал, здесь находиться нельзя, опасно!!!

— А что показывает твой прибор? — спросил я. И услышал в ответ:

— У меня прибор зашкаливает.

Оценив обстановку, комдив объявил боевую тревогу. Подводные лодки, стоявшие на соседних причалах, были выведены в точки рассредоточения. Мы с комдивом убыли в штаб дивизии. Командующему Северным флотом доложили о ЧП по „закрытому“ телефону и шифровкой. Я доложил в Политуправление флота.

Было принято решение убрать весь личный состав с подводной лодки, кроме необходимых специалистов, которые должны обеспечивать расхолаживание энергоустановки. Я вновь поехал на причал. По пути приказал сажать в автобус в первую очередь спецтрюмных, вышедших с подводной лодки, видел, как вели под руки лейтенанта Офмана. Его держали двое, и он с трудом двигал ногами… Остальные спецтрюмные также выглядели не краше. Автобус сделал несколько рейсов до казармы, пятнадцать человек, наиболее тяжёлых, сразу же поместили в дивизионную санчасть. Посильную помощь оказывали корабельные врачи, в гарнизонном госпитале спецотделений тогда ещё не было.