Чрезвычайные происшествия на советском флоте

И в чажминской, и в чернобыльской катастрофах причина была одна и та же — высококвалифицированные специалисты нарушили инструкции, потому что уже свыклись с атомом, считали, что с ним можно обращаться на «ты». Но любое нарушение инструкции — это уже критическая ситуация, а значит, непредвиденная случайность может стать роковой. Так оно и было в обеих катастрофах. Если бы после катастрофы в Чажме были правдивые доклады, вплоть до Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Правительства СССР или хотя бы довели правду до министра обороны СССР! Уверен, что тогда были бы приняты организационные меры, в том числе созданы комиссии по проверке всех ядерных объектов СССР, проверке компетентности, технической культуры персонала таких объектов. Тогда бы на Чернобыльской АЭС были бы сделаны выводы из катастрофы в Чажме. И, возможно, тогда бы не пришёл чёрный для планеты день — 26 апреля 1986 года.

ПОЖАРЫ В ПОДВОДНОМ ПОЛОЖЕНИИ

Глава первая

МОРЕ ПОЖАРОВ

Так подводники прозвали Норвежское море, где наши субмарины горели чаще всего. Впрочем, точной статистики на этот счёт нет, но по меньшей мере два пожара — на атомной подводной лодке К-3 в 1967 году и на атомной подводной лодке К-278 («Комсомолец») в 1989-м — вошли в мартиролог подводного флота как самые страшные…

1. Бутылка разбилась, но треснуло зеркало…

Атомная подводная лодка К-3… Она была первая… За это её любили, за это ею гордились. Первая атомная подводная лодка СССР — К-3, или «Ленинский комсомол». Первый поход подо льды Арктики, первое всплытие на Северном полюсе… Её называли «Авророй атомного флота». «Авророй» — в смысле зари, предвестницы новой эры. Её изображали на почтовых марках и значках, её фотографии не сходили с обложек журналов. Но мирская слава проходит быстро — что у людей, что у кораблей…

Ещё только-только освоили ядерный реактор на суше, но уже дерзновенные головы то ли великих новаторов, то ли великих авантюристов предлагали поставить атомный «котёл» на подводную лодку и нырнуть с ним под арктические льды. Первыми это сделали американцы. Вторыми — мы. Несмотря на вторичность достижения, мы, как всегда, пошли своим путём и добыли на нём немало приоритетов. Впервые в облике субмарины появились китообразные формы, за что подлодки проекта 627А получили своё родовое имя «кит». «Киты» благодаря рациональным обводам значительно превышали подводную скорость американского «Наутилуса». Отец советской ядерной энергетики — академик А. Александров — писал главному конструктору первого советского атомохода — Владимиру Николаевичу Перегудову: «Ваше имя войдёт в историю техники нашей Родины как имя человека, совершившего крупнейший технический переворот в кораблестроении, по значению такой же, как переход от парусных кораблей к паровым».

Первый атомоход строила вся страна, хотя большинство участников этого небывалого дела и не подозревало о своей причастности к уникальному проекту. В Москве разработали новую сталь, позволявшую лодке погружаться на немыслимую для того времени глубину — 300 метров; реакторы построили в Горьком, паротурбинные установки дал ленинградский Кировский завод, архитектуру К-3 отрабатывали в ЦАГИ… Всего 350 НИИ, КБ и заводов «по кирпичикам» соорудили чудо-корабль. Первым его командиром стал капитан 1-го ранга Леонид Гаврилович Осипенко. Если бы не режим секретности, его имя прогремело бы на всю страну, как и имя Юрия Гагарина. Ведь Осипенко провёл испытания по-настоящему первого «гидрокосмического корабля», который мог уходить в океан на целых три месяца лишь с одним всплытием — в конце похода. Её нарекли К-3, быть может, в честь знаменитой «тройки», воспетой Гоголем. «Эх, тройка, птица-тройка…» Во всяком случае, моряки звали её меж собой «тройкой». Атомной «тройке» предстояли воистину сказочные дела, например, примчать экипаж на Северный полюс…

Осипенко вспоминал: «При спуске лодке, как заведено, было шампанское. Однако соблюсти традицию оказалось непросто. Ведь нос лодки представлял собой сферу, обтянутую резиной, и единственным местом, о которое могла разбиться бутылка, было ограждение горизонтальных рулей. Моряки — народ суеверный. Если не разобьётся шампанское в момент спуска, то все, кому придётся плавать на лодке, будут поневоле вспоминать об этом в критические моменты… Тут кто-то кстати припомнил, что хорошо, когда шампанское о борт разбивает женщина. Молодая сотрудница конструкторского бюро уверенно взяла бутылку за горлышко, размахнулась и… Бутылка точно приземлилась на металлическое ограждение. Брызнула пена, и все облегчённо перевели дух. В это же время Борис Акулов (инженер-механик К-3) разбил бутылку шампанского в реакторном отсеке. Он это сделал мастерски — матросы потом два дня собирали осколки».

Однако зловещий знак отметил первое глубоководное погружение К-3, когда в кают-компании треснуло зеркало. Дурная примета оправдалась не сразу, но уж так, что хуже некуда… Но об этом чуть позже.