Чрезвычайные происшествия на советском флоте

Никто не имеет права покидать аварийный отсек. Этот жестокий закон Иванов решил нарушить, исходя из своего командирского права принимать решения по обстановке. Что толку от людей, не занятых борьбой за живучесть? Пусть меньше будет жертв… Трудно принимать безошибочные решения в считаные секунды да ещё в отравленной атмосфере, да ещё не располагая полной информацией о том, что горит. Но распоряжение Иванова наддуть смежные отсеки было спасительно правильным: когда «лишние» моряки переходили во второй отсек, угарный газ не пошёл вслед за ними, жилой отсек не задымили. В тусклом свете аварийного освещения дым сгустился до того, что уже не видно было и пальцев на вытянутой руке. Сизый дым пластами стелился по пультам, приборным панелям… Пот катился градом — ведь на средней палубе полыхало пламя. Третий отсек превращался в газовую камеру смерти. Труднее всего было на пульте, с которого управляли реактором. С этого поста не уйдёшь, умри, но обеспечь подводному кораблю ход, иначе всем хана. Чаще всего так оно и случалось — пультовики-управленцы погибали в своих выгородках, держа до последнего пальцы на кнопках. Так погибла вахта в посту управления ГЭУ — главной энергетической установки — на атомной подводной лодке К-8. Так погибли в сентябре 1975 года три капитана-лейтенанта во время пожара на атомарине К-47, командиры групп дистанционного управления. Так погиб на К-19 старший лейтенант-инженер Сергей Ярчук. Он умирал, отравленный угарным газом на глазах своего командира капитана-лейтенанта Милованова, который не мог оторваться от управления реактором ни на секунду… Обо всём этом был немало наслышан и командир дивизиона движения К-424 капитан 3-го ранга-инженер Владимир Морозов, обеспечивавший ход подводного ракетоносца. Понимая, что он обречён, Морозов написал командиру предсмертную записку (переговорное устройство вышло из строя): «Товарищ командир, Ваше приказание выполнили — ход корабля обеспечен. Теряю сознание, но остаюсь на посту».

Николай Иванов:

— Я приказал всплывать на перископную глубину и готовиться к пуску системы ЛОХ. Честно говоря, побаивался её включать, был немало наслышан о её смертносном воздействии на тех, кто не успел надеть маски…

Огнегасящий газ фреон можно пустить из баллонов станции ЛОХ в любой отсек. Фреон великолепно тушит огонь, но опасен для человека, как и любой не поддерживающий жизнь газ. Поэтому все, кто был в третьем, включились уже не в ПДУ, портативные дыхательные устройства, эдакие облегчённого типа изолирующие противогазы, которые подводники всегда носят при себе в пластиковых футлярах, а в дыхательные аппараты ИДА-59, чьи баллоны, наполненные кислородом и азотом, позволяют продержаться в дыму и под водой втрое дольше, чем в лёгких ПДУ. По какой-то причине не успели включиться ни в ПДУ, ни в ИДА младший штурман («штурманёнок») лейтенант Н. Шемитов и мичман Е. Баламатов и тут же жестоко поплатились…

Николай Иванов:

— Мне приносят в центральный пост записку. Красной пастой торопливо начёркано: «У нас два трупа. Погибли Шемитов и Баламатов…» А тут ещё инженер-механик капитан 2-го ранга Анатолий Чумак с докладом: «Товарищ командир, половина дыхательных средств уже израсходована. Ещё полчаса, и погибнем все…» Сам еле на ногах стоит — наглотался дыма, пока отдавал распоряжения. Ведь всякий раз надо маску снимать… Ну, думаю, семь бед — один ответ. Раз трупы на борту, всё равно с должности снимут, чёрт с ней, со скрытностью, надо всплывать.

Это сейчас легко рассказывать — под водочку с домашними огурчиками, а тогда капитан 1-го ранга Николай Иванов, как никто другой, понимал, что всплытие невозможно — над головой многометровые паковые льды. Если только не произойдёт чуда… И чудо произошло! Произошло, быть может, только потому, что командир был наречён именем небесного заступника моряков — Николая Чудотворца. Другого объяснения тому, что среди ледяных гор вдруг возникла полынья, затянутая всего-навсего лишь метровой толщины льдом, — нет. Подводный крейсер проломил его, как нож яичную скорлупу, и всплыл под низким серым январским небом приполюсного круга Где-то далеко на юге оставались северные отроги Шпицбергена…

Николай Иванов:

— Первым делом надо было вынести на мостик пострадавших. Но как это сделать, когда бездыханные тела совершенно не держатся в вертикальной шахте рубочных люков? И не подхватить их сверху — глубоко, и не протолкнуть снизу — высоко. Попробуй вытащи из колодца утопленника. Выход из ситуации нашёл наш боцман.

— Товарищ командир, а если мы их привяжем к койкам да так и поднимем?!

— Действуй!

Сняли подвесные койки, привязали к ним тела лейтенанта и мичмана и без особых проблем подняли их на мостик, в ограждение рубки. Теперь за дело взялся лодочный врач капитан Анатолий Двояковский. Он стал делать им искусственное дыхание. И тут произошло ещё одно чудо! Покойники ожили. Тяжело отравленные парни стали дышать. Если бы на Иванова не смотрели во все глаза подчинённые, он бы, наверное, перекрестился: слава богу, вернёмся без трупов!