Что будет дальше?

— А тебе, братишка, никогда не приходило в голову, что я просто устал от заботы окружающих? Не хотел я, чтобы мне помогали, чтобы меня берегли, чтобы из-за меня переживали. Устал я от вашей заботы, а еще больше — от своих проблем. Я чувствовал, что мне уже ничто не помогает: мозг словно усыхает, и никакими таблетками это не остановить. Бесконечные разговоры с врачами, с такими же, как ты, психологами — и все впустую. Головокружения, страшные боли и ощущение обреченности. Я вдруг осознал, что мне уже никогда не избавиться от этого кошмара.

— Он, видите ли, осознал… Может быть, ты между делом и кандидатскую по психологии успел защитить? Что-то ты сегодня ерунду мелешь. Не верю я ни одному твоему слову.

На самом же деле за этими несколько грубоватыми словами Адриан пытался спрятать собственные переживания и тревоги. Брат был во многом прав — в первую очередь в том, что касалось необходимости быть внимательнее и, по крайней мере, не отвлекаться, когда сидишь за рулем. Был ли он прав и тогда, когда решил застрелиться? В отношении этого вопроса у Адриана уверенности не было.

— Прав ты был или нет, но в любом случае это решение было продиктовано трусостью, — уже подзабытым тоном старшего брата заявил Адриан. — К тому же ты мне столько проблем подсунул… Должен сказать, мне пришлось потратить немало времени и сил на то, чтобы уладить все вопросы, возникшие в связи с твоей внезапной смертью. А потом… потом началось самое трудное.

Адриан хотел дать брату понять, что тот, точно так же, как Кассандра и Томми, ушел из жизни, оставив после своей кончины гораздо больше вопросов, чем ответов. Впрочем, высказать это вслух он так и не решился. Адриану показалось, что он и так слишком многого требует от своего покойного брата.

Брайан же на некоторое время замолк. Профессор продолжал вести машину по улицам города. До квартала, в котором стоял дом Марка Вольфа, оставалось всего несколько минут. Адриан решил, что пора бы подумать над тем, в каком ключе стоит беседовать с маньяком-эксгибиционистом, пригласившим его на встречу. Любой следователь или частный детектив, подумал Адриан, наверняка догадался бы сам, какие именно результаты принесли поиски Вольфа во Всемирной паутине. Вне зависимости от того, что он там нашел, можно было сделать вид, что ничего особенного не произошло и что именно этого Адриан от него, собственно говоря, ожидал.

И вот, в то самое время, когда он всячески пытался сосредоточиться на загадке исчезновения Дженнифер, к нему в мысли совершенно бесцеремонно влез младший брат, которого, как казалось, в эти минуты гораздо больше интересовала его собственная смерть и все, что с ней было связано. Он заговорил с Адрианом таким тоном, словно тот уже измучил его бесконечными расспросами:

— Понимаешь, Адри, в какой-то момент я почувствовал, что оставил в прошлом какую-то часть самого себя. Причем часть немалую и очень важную. Я пытался найти эти частицы своего «я», пытался собрать себя воедино, но безрезультатно. Я оставил самого себя там, куда мне уже было не суждено вернуться. Моя жизнь превратилась в своего рода ширму… или заглушку, закрывающую бездонную дыру, которую мне так и не удалось ничем заполнить. Насколько я понимаю, такое бывает со многими, кто возвращается с войны. К счастью, не со всеми. Я же испил чашу так называемого посттравматического синдрома сполна. — Брайан немного помолчал, затем вздохнул и продолжил: — Понимаешь, братишка, я побывал там, откуда вернулись далеко не все. А ведь я тогда был еще очень молод, считай, совсем мальчишка. Я видел смерть, я сам убивал и в один прекрасный день понял: ни хрена я от этого не избавлюсь. Война всегда будет оставаться во мне, и, что бы я ни делал, как бы я ни пытался забыть ее, она всегда будет сидеть у меня в душе, выгрызая ее изнутри.

Адриану хотелось возразить брату: «Ты не прав, все на самом деле не так. Мы теперь гораздо лучше разбираемся в природе посттравматического синдрома и в методах его преодоления. На эту тему были проведены серьезные исследования, и я тебя уверяю: наука не стоит на месте. Да, в какой-то момент тебе пришлось тяжело. Но это вовсе не значит, что все ужасы войны останутся с тобой навсегда. Люди научились преодолевать этот барьер. Многие вернувшиеся с этой и других войн живут теперь совершенно нормально…»

Впрочем, говорить вслух он этого не стал. «Какой смысл, — подумал Адриан. — Говорить об этом надо было тогда, пока Брайан был жив. А сейчас уже поздно. Поздно и бессмысленно».

Адриану вдруг показалось, что он сумел хотя бы частично разгадать тайну ухода брата. Брайан вернулся из мира войны, из мира смерти и окунулся в мир закона. Он оказался зажат между рациональным и иррациональным. Ему, к сожалению, так и не удалось разобраться, что есть что и как отделить одно от другого. Внутри его словно что-то сломалось и рассыпалось, и он отчаянно пытался выстроить самого себя заново.

И не смог — вот и все.