Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

Сегодня утром повестка пришла — в райисполком вызывают. Я не удивился: всех демобилизованных вызывают в райисполкомы насчет работы. Это правильно. Надо всем найти дело по душе. Интересно, что мне предложат. Специальности у меня, можно сказать, никакой. Стрелять умею — из десяти возможных семь. Могу пришить сам себе пуговицу, могу выстирать свою одежду, умею штопать — чуть-чуть. А полы драю — залюбуешься! Что еще я умею делать? Пожалуй, это все. Правда, до армии почти полгода я учеником строгальщика работал. На 2-м ГПЗ, что совсем рядом с нашим домом. Если прислушаться — слышен гул станков. Три или четыре раза в день над заводской трубой — ее видно с нашего двора — вспархивает белое облачко пара и раздается гудок. Но меня он не волнует.

Пошел я в строгальщики из-за пайка, из-за продуктовой карточки. Рос я тогда быстро, тянулся ввысь, как бамбук, а получал иждивенческую карточку. Отоваривались эти карточки хуже других, продуктов по ним выдавалось мало. Я часто думал: «За три дня запросто можно съесть месячный паек». Но не только это — голод — привело меня на завод. Все мальчишки с нашего двора стали к станкам. А я что, рыжий? И тоже пошел на завод. Работал в ремонтно-механическом цехе. Учил меня ремеслу дядька с помятым лицом, большой ворчун. То поднеси, это, туда-сюда сбегай, а учить не учил. «Некогда, — говорил дядька. — План гнать надо». План он выполнял и даже перевыполнял, был отличным строгальщиком, а учителем — курам на смех. Мне же хотелось постоять у станка, хотелось повертеть суппорт, хотелось потыкать пальцем в кнопки — в красную и черную. Но наставник не позволял. «Запорешь деталь, а я расхлебывай», — говорил он. Воспользовавшись его отсутствием, я все же включил станок и стал обрабатывать чугунную болванку. Очень интересная стружка получается, когда строгаешь чугун. Стальная стружка — колечки, отливающие синевой, а чугунная — кристаллики. Мне нравилось пропускать их сквозь пальцы… Сперва у меня все получалось. А потом я прибавил скорость и запорол деталь. Наставник увидел и лицом побелел. «Вредитель! — заорал он. — Посадить тебя надо!» Я чуть в штаны не наложил. Спасибо мастеру. Он успокоил строгальщика, сказал, что не боги горшки обжигают. После этой истории я уже не своевольничал. Когда повестка пришла, обрадовался. Начальник цеха хотел оформить на меня броню, но я взмолился и сказал, что на фронте принесу больше пользы.

Завод не оставил у меня хороших воспоминаний. Душа к другому рвется. К чему? В детстве я мечтал моряком стать. Теперь на этой мечте крест можно поставить — медкомиссия не пропустит. Может, в школу тогда, доучиваться? А пить-есть что? Неужели опять на материнской шее сидеть? Да и поздно учиться — девятнадцать мне. В школах рабочей молодежи, должно быть, одни мальчишки и девчонки сидят, и вдруг я появлюсь — дылда! Я представил себя возвышающимся над стрижеными макушками и косичками и рассмеялся.

Плохо все же, что нет у меня гражданской специальности и на прицеле ничего стоящего нет!

Я шел в райисполком и строил планы: «Авось повезет? Авось такое место предложат, что сразу и костюм, и полуботинки купить можно будет». Демобилизованные сейчас в почете. Одного парня, я слышал, в трест столовых направили. Не знаю, соврали или нет, но побожились, что он теперь начальство.

Я сейчас добрый, мне все трын-трава. Меня не покидает ощущение праздничности, и хочется, чтобы то же самое испытывали все. Но улыбающихся, счастливых лиц на улице мало. Все время попадаются чем-то озабоченные, неважно одетые люди. Вот девушка идет. В карих глазах грусть. Что с ней? Может, у нее отец с войны не вернулся, может, жених? Хочется подойти и спросить: «Что с вами?» Если она ответит, мы познакомимся.

Пока я раздумывал, девушка прошла. Я оборачивался до тех пор, пока она не смешалась с толпой. «Замечательная девушка, — подумал я. — И фигурка у нее ничего. Жаль, что мы не познакомились».

Директором столовой не помешало бы устроиться. Только не назначат меня директором. Солидности в моем лице нет, и рост — верста. Директора все больше плотные, ширококостные, с жирком. Хотя бывает и наоборот. В госпитале, где я после контузии лежал, заведующий столовой был тощий — ну прямо глиста. Наверное, еда ему не впрок шла. Я тоже много ем, но почему-то не толстею. Может быть, это и хорошо. От жира, говорят, никакого толка, а мускулы у меня — камень. На силу мне грех обижаться. С полной выкладкой тридцать-сорок километров мне отмахать — раз плюнуть! Если бы не контузия, то я…

Вон летчик-майор ножкой по асфальту бьет. «Мама родная, сколько у него регалий. Не грудь — иконостас». Я руку к шапке вздернул и тут же спохватился.

Майор остановился:

— Демобилизованный?

— Так точно, товарищ майор!

— Давно?

— Вторая неделя идет.

Летчик обласкал меня взглядом:

— Гражданская специальность у тебя есть?

— Никак нет, товарищ майор!

— Это плохо… Соображения на этот счет у тебя какие?

— Пока никаких, товарищ майор. Вот в райисполком вызвали: может, предложат что.

— А сам-то куда метишь?

Я издал что-то вроде мычания.