Что делать?

«Я знаю о Рахметове больше, чем говорю», — пишет автор. И тем не менее личность

его обрисована достаточно полно и ярко, и догадываться можно о многом, в том числе и о том, что его «мрачность» и «грубость» есть лишь оболочка, сковывающая те самые горячие рыдания, которыми разразился Рахметов еще в юности, когда Кирсанов просвещал его. Рахметов относительно «пассивен» в сюжете потому, что его активность проявляется вне пределов этого

сюжета; она «читается» и ощущается по-настоящему в широком идейно-художественном контексте романа и даже выходит за пределы книги в своем воздействии на читателей. Этот поразительный и оригинальный эффект — «недействующее» лицо оказывается главным — составляет одно из достижений Чернышевского-романиста, его новаторский шаг в литературе, продемонстрировавший широкие возможности публицистического, общественно-философского романа.

Необходимо отметить, что, при всем ригоризме, максимализме и прочих качествах, всегда приходящих на ум, когда вспоминаешь Рахметова, в этом образе заключено глубоко человечное содержание. Речь не только о высоких идеалах Рахметова, не только о том, что сам автор характеризует своего героя как человека с пламенной любовью к добру, что Вера Павловна за его мрачностью и грубостью увидела нежную и добрую душу. Речь еще и о самом содержании слов, которыми называют Рахметова другие герои и сам автор, — «особенный человек», «необыкновенный человек», «высшая натура». Поверхностному взгляду может показаться, что это — поэтизация «сверхчеловеческого», обожествление «высших натур» за счет принижения «обыкновенных». Но дело обстоит совсем наоборот. Ничего сверхчеловеческого и подавляющего в Рахметове нет. Просто он сильнее других людей, как это и бывает в жизни. Человечность и реальный взгляд автора на вещи в том и состоят, что, хотя Рахметов — заразительный пример, но в его образе нет ничего императивного; автор не говорит читателю: «Будь непременно таким же, иначе ты ничтожество». Он призывает людей понять Рахметовых, уважать и любить их, идти за ними, но он не требует быть Рахметовым того, у кого на это недостает сил, не заставляет надрываться под непосильной ношей и делать из этого норму жизни. Перед Рахметовым мы преклоняемся, но уважение наше к Вере Павловне, Кирсанову, Лопухову не уменьшается от того, что они честно признают себя неровней «особенному человеку». Ведь Рахметов стал таким именно в среде «обыкновенных порядочных людей нового поколения», и к этому уровню «обыкновенных порядочных людей», на котором возникают люди «особенные», и призывает Чернышевский всех

людей: «На той высоте, на которой они стоят, должны стоять, могут стоять все люди. Высшие натуры, за которыми не угнаться мне и вам, жалкие друзья мои, высшие натуры не таковы… Λ тем людям, которых я изображаю вполне, вы можете быть ровными, если захотите поработать над своим развитием. Кто ниже их, тот низок. Поднимайтесь из вашей трущобы, друзья мои, поднимайтесь, это не так трудно, выходите на вольный белый свет, славно жить на нем… Попробуйте: хорошо!»

Образ Рахметова, как бы недорисованный («легкий абрис», — говорит о нем сам автор) и все же художественно завершенный, таинственный и вместе с тем предельно четкий, «бездейственный» в сюжете и одновременно главный в романе, — этот образ во всей своей необычности представляет яркий пример удивительной творческой свободы художника. Да и весь роман в целом, с его «странным» сюжетом, необычными героями и раскованной композицией есть свидетельство творческой свободы писателя. Другое дело, что свобода — не беззаконие. Нет необходимости доказывать, что Чернышевский следовал законам реализма, — принципы реалистической эстетики, сформулированные им самим в знаменитой диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», вошли, можно сказать, в плоть и кровь художника. Основным критерием художественности произведения Чернышевский считал жизненную правдивость, и этому критерию его роман соответствует вполне. «Все достоинства повести даны ей только ее истинностью», — обоснованно заявляет он в предисловии. Причем дело не в скрупулезном воспроизведении всех решительно черт и черточек, а в отражении наиболее существенных, характерных, типических, интересных явлений действительности, и это также соответствует важнейшему эстетическому положению Чернышевского: «Общеинтересное в жизни — вот содержание искусства»[5]

.

Именно в силу этого «общеинтересного» содержания роман и вызвал огромный общественный резонанс в 60-е годы. Для многих поколений русских революционеров роман был тем «учебником жизни», каким, по заявлению Чернышевского в его диссертации, должно быть всякое произведение искусства. От писателя, от его «учебника жизни» Чернышевский требовал объяснения изображаемых жизненных фактов, и это правило он выполняет в своем романе, прибегая к самым разнообразным приемам.